Тоже скучала.
Шеала запнулась, не зная, как сказать: «она» или «я» - это новое-старое я было болезненным и дырявым, словно старая парусина, но оно было, и это было лучше, чем ничего. Чародейка не могла бы сказать, что что-то толком вспомнила – где-то посреди ночи, на мгновение выныривая из дремоты, вдруг почувствовала в воздухе горечь сжигаемых виноградных лоз, вздрогнула от смазанного ощущения чего-то страшного, что могло с ним произойти, и снова подумала о том, что не стоит. Просто не стоит вспоминать всё.
Иначе снова станет плохо.

А сейчас было хорошо – путь, пройденный от желания не делить ничего с этим незнакомцем и до общей постели был скоротечен, но жалеть не стоило. Тела действительно помнили лучше – и она старалась не мешать, запоминая всё, что они ей подсказывали, а потом применять уже осознанно; это всё действительно принадлежало напрочь больным людям, но - только им, а приятно в таком мире иметь хоть что-то своё, пусть это и будет болезненное, лихорадочное чувство и разделенные на двоих синяки и занозы. Тоже, прикрыв глаза, что-то говорила, не задумываясь над смыслом – что-то про то, что тоже не собирается его больше отпускать, а то каждый раз он влипает в неприятности, с которыми слишком долго приходится что-то делать; а потом утопала в теплых прикосновениях и дыхании.
Это было правильно. Это, при всей болезненности, было первым шагом на пути к исцелению.
И измождение, пришедшее следом, тоже казалось здоровым, пусть и вынуждающим пытаться отвоевать у мира ещё какое-то количество ленных часов, в свою очередь неизбежно порождающих новое измождение; это рисковало превратиться в бесконечный цикл вроде кусающего себя за хвост уробороса, но вряд ли кто-то был против.
Однако реальность вносила свои коррективы, и приходилось с ней мириться. Этому «сейчас» не стоило доверять – только порадоваться за жизнь утреннего визитера, потому что стук в дверь, раздавшийся часов на шесть раньше, мог бы спровоцировать возникновение кучки пепла у порога. Или чего-то другого, может быть жабы, булыжника или сладкого рулета - в устойчивости собственного колдовства Шеала уже совершенно не была уверена.
Поэтому выглянула из-за спины господина дознавателя весьма неласково, буквально на ходу натянув на себя одежду.

- Рушан, - жаловался Барух, - все нервы мне вымы… выня… вытрахала, вот! Ни минуты покоя… для старого больного человека… не пожалейте чарку ветерану первой северной?
Пару раз в течение разговора, довольно с его стороны многословного, но весьма неинформативного, он пытался начать клевать носом, потом просил налить уже ради Великого Солнца и всемирного спасения, после каким-то чудовищным шестым чувством узнал в ней северянку и взмолился ради святого Лебеды, но беспощадные дознаватели вредничали и упрямо желали выяснить что-то о девках на набережной. Барух усиленно делал вид, что ничего не знает, но глаза у него при этом бегали так, что было ясно даже самым плохим физиогномистам – врёт.
Шеала, подперев щеку рукой, смотрела одним глазом, пока Барух, раздухарившись, начал исполнять народную песню, катастрофически лживо выводя ноты и путая слоги местами, но потом он встал – точнее, свалился, - перед ней на колени, начав восхвалять черты главной героини романса, жгучей метиннки – и это вместо конструктивного диалога, на который дознаватели надеялись – тогда она не выдержала.
- Будет больно, - пообещала чародейка, ухватив Баруха за лысеющую макушку, потом закрыла глаза.

- Я шел по набережной, было холодно, - безэмоционально рассказывал Барух, - потом я увидел трех голых баб, сиськи у них были…
- Без подробностей. Что они делали?
- Стояли у набережной в воздухе, в двух локтях от земли. Две были на коленях, третья стояла чуть дальше, опустив голову, и руки у нее были подняты так, как будто она была привязана.
- Дальше.
- Она не двигалась, эти две подползли к ней и начали жрать её ноги. Она начала кричать. Я понял, что у неё нет лодыжек. Потом они поднялись и я увидел их лица. Лица были в темном, как будто кровь. Они смотрели прямо на меня. Я подумал, что они сейчас и меня схарчат.
- Что было потом?
- Они растаяли в воздухе. Я пошел дальше. Дальше было ещё две. Они сидели и раскачивались. Потом встали и пошли. Плакали и кричали. Потом упали, взялись за шеи и задушили друг друга. Потом растаяли в воздухе.
- Что ещё?
- Всё. Я пошел домой и напился. И хочу пить сейчас. Мне страшно об этом думать.
Старик, кажется, плакал – Шеала не видела, но он дрожал под её рукой.
- Клянусь, больше я ничего не видел.
Она сжалилась. Телепатический контроль поддерживался на удивление легко – она толком не знала, как бывало раньше, но сегодня получалось на редкость просто, и потому ей казалось, что она что-то упускает. Но вроде бы всё шло неплохо?
- Достаточно. Теперь забудь всё.
Барух некоторое время все так же стоял на коленях, бессмысленно глядя в пространство, потом молча и без малейшего звука упал и так и остался лежать без движения.
- Кажется, - медленно сказала Шеала, - я перестаралась. Он забыл, как дышать. Здесь где-то можно закопать труп?

В жизни каждого человека также случаются моменты, когда он совершенно не понимает, в какую минуту она свернула не туда, и отчаянно желает, чтобы это прекратилось, но стойко продолжает делать вид, будто всё в порядке. Она держалась, поглядывая на коронеров, сосредоточенно возившихся с трупом, держалась, когда самый старший чародей, даже не пробуя переброситься с ней парой слов, только смерил долгим взглядом, когда уносили тело; кто-то из младших служащих, увидев её выражение лица, участливо предложил сделать что-нибудь – ну а что, мы в империи очень любезны, говорили его глаза, и можем пообещать сытный ужин перед казнью. Чародейка попросила сварить кадфы, но, видя, как тот неловок – и это при всем том, что она толком не знала, как это делается! – содрогнулась от ужаса, прогнала того на половине процесса и осталась тосковать в полном одиночестве.
Наверное, даже можно было поспать, раз всё настолько затянулось – после вчерашней ледяной купели и последующих экзерсисов она чувствовала себя не очень хорошо, но кроме изможденности её глодало странное чувство, заставлявшее ждать и думать что-то о том, что в одиночестве – плохо.
Хотя казалось бы.

Это всё смахивало на подготовку к казни – оставалось только воображать, как за неё оправдывался Кадваль, которого она так паршиво подвела и теперь никак не могла исправить ситуацию. Впрочем, последний факт заставлял отметать любые терзания совести – ими делу помочь никак нельзя, только вынудишь окружающих тратить и без того конечный собственный ресурс сил, доброты и жалости. Чем закончилась беседа с высоким начальством, Шеала одновременно знать и хотела, и не хотела, от близости неприятных открытий паршиво сдавливало горло, от неизвестности – тошнило, от телепатического принуждения до сих пор кололо в висках - словом, лучше уж казнь, только быстрая.
- Это артефакты, - заметила Шеала, когда в доме было уже тихо-тихо, и сами дознаватели, оставшись вдвоем, не спешили много разговаривать, - и я не чувствую присутствия двимерита в сплаве, сложно придумать что-то хуже него. Раз вы… ты говоришь про месяц – это не отрава, а просто орудие пыток, и, я уверена, оно не будет вырывать ногти.
Теперь она отчаянно пожалела, что не послала того услужливого коллегу куда-нибудь на рынок или в ближайшую таверну за пищей – низменные вещи, стоило признаться, скрашивали жизнь. Еда, крыша над головой, сон на чистых простынях – и не только сон - целая одежда, теплая вода, красивые драгоценные украшения, и вот ещё - труп даже не оставил пятен крови и теперь не придется замывать дощатый пол, словом…
- Всё не так уж плохо, - без капли лживой оптимистичности, с вошедшей в привычку усталостью закончила Шеала.
Потом с несвойственной себе неуверенностью помялась, совершенно не в состоянии понять, что из того, что она может совершить, вызовет очередные непоправимые последствия. И что – из того, что она не совершит, пойдя на поводу этой самой неуверенности. Даже мысли о том, что стоит восклицать о чем-то глупом вроде того, что испытания обязательно будут вместе преодолены, и прочей романтической чуши выглядели фальшивыми, как оловянная пародия на флорен.
- Паршиво вышло, - поморщившись, произнесла чародейка, потом решила плюнуть на любые ошибки, возможные напоминания о каких-то прошлых бедах и что угодно ещё, потому что «бывало ли хуже» слегка развязывало руки (о чём вообще речь, если через полчаса предстоит спуститься в какую-то бездну страданий?), в два шага преодолела дистанцию, разделяющую их, и глубоко вздохнула в складки одежды, стараясь не вжимать пальцы в спину так сильно.
Действительно, лучше.
Действительно, так всё кажется не настолько уж плохо, и даже появляются силы на иронию.
- Прости. Я могу как-то всё исправить? Пожалуй, я готова сделать всё, что ты скажешь, быстро и без возражений. Раз или два, ещё не знаю точно.

Конечно, ничего не вышло. Ты можешь считать себя сколько угодно готовым к тому, что ждет, делать бравый вид или хотя бы попросту сохранять лицо, но то, что оставил им в качестве наказания хмурый глава Бюро, действительно было пыткой для любого из чародеев. Как колдовать, если в твоей голове звучат отголоски чужого заклинания?
Наверное, некоторые особо романтические влюбленные из сказок отдали бы душу за подобную игрушку, но это совершенно не нравилось даже в текущих условиях, когда они временно раздумали друг друга убивать. Парадоксально, но Шеала и в этот раз оказалась в более выгодном положении, потому что ей не было что скрывать, а вот с какими секретами вынужденно придется расстаться Кадвалю… словом, по-прежнему было почти стыдно. Ещё немного – и она начнет винить себя даже в небывалых заморозках, потому что во всем остальном уже обвинила.
Мысль о том, что этот акт взаимного уничтожения личного пространства стоило бы проводить в постели, пришла слишком поздно, хотя, может быть, это нисколько не сделало бы лучше. Шеала зажмурилась, делая очередную – и последнюю - попытку последовать совету и прекратить нервничать, но не преуспела.
И тогда пришло это. Будто было ей мало двух себя – предыдущей и нынешней – неласково стукнулась в виски мигренная боль, за ней пришел ворох мыслей и чувств, уже смутно знакомых, но всё равно посторонних; столько всего, что этому было в ней тесно.
Глубокий вдох, глубокий выдох – поддашься панике и тошноте, станет ещё хуже, причём вдвое, потому что это сразу же вернется. Как ни убалтывай себя, полностью очистить сознание не получится – все года, десятилетия магического стажа рассыпаются мелким крошевом, стоит одиночеству внутри себя превратиться в общество. Тошнотворно неприятно – но всё же не двимерит, нужно об этом помнить: раз уж ни о чем другом помнить не выходит, пусть будет хотя бы это. Не совладав с паническим ужасом – горделивое сознание, и без того чем-то истерзанное, никак не желало смириться с очередным вмешательством - Шеале пришлось пройти через него. Быстрым шагом, как сквозь пламя, выискивая на той стороне что-то, за что могла не просто уцепиться сама, но и передать другому. То, что тебе страшно и больно, здесь значит только то, что другому не лучше, а может, вдвое хуже – а ведь погляди, не разжимает рук.
Тогда она заставила себя думать о другом. Не можешь преодолеть – получай удовольствие, это ведь почти ничем не отличается. Нужно всего лишь не сопротивляться, принять в себя и распробовать, так же, как в прошлый раз – пусть чуть сложнее, чем на десятой ступеньке, немного болезненнее, но кто сказал, что всегда должно быть удобно?
Не страшно, совсем не страшно – сейчас оно горит, болит и колется, но потом они привыкнут и станет легче, деваться некуда, но ведь есть свои плюсы. У неё есть, чем поделиться, кроме растерянности и страха – и стоит постараться забрать всё разом, превращая во что-то другое.
…благодарна за то, что больше не нужно ничего говорить, можно просто думать – прости, я ужасна и напрочь порочна, но может это и к лучшему.
Может, после общих снов станет легче.
И тогда, всё ещё болезненно морщась, она потянулась, касаясь к соленым и горьким губам - пить, как лекарство, и поить, как самого ценного больного - все еще содрогаясь от озноба, но уже сумев разжать окаменевшие пальцы: в конце концов, нужно же как-то снимать эту дурацкую форму и с него, и с себя, а то так, в ней, никуда не годится. Может быть, когда-нибудь потом, если ему надоест то, как она беспокоит печати.
Я верю, что мы разберемся с этим.
Возможно, даже прямо вот здесь.

Они действительно стали единым целым и одновременно – двумя личностями, чуть более здоровыми, чем раньше. Плохо, если тебя насильно комкают и перемешивают с кем-то, пытаясь из двух кусков совершенно разных материалов получить нечто усредненное; и пристойно получается лишь тогда, когда объединение состоялось по доброй воле - они, кажется, смогли.
Во всяком случае, приходя в себя в эпицентре хаоса, в который превратилась эта часть дома, Шеала понимала, что уже не плохо. Нет, по-прежнему больно, но это уже были бытовые, всем знакомые трудности – рассаженный локоть, царапины и неудобное положение, включающее в себя фрагмент чего-то острого под плечом. Даже мигрень немного смилостивилась и временно отступила на шаг назад.
Она стала намного полноценнее, чем тогда, когда была отдельной личностью – и сейчас с ленцой наслаждалась этой полноценностью, притрагиваясь к чужим воспоминаниям о себе, как к россыпи нагретого янтаря. Шеала была благодарна за то, что он сберег их так трепетно, и, хоть боясь прикасаться, всё-таки пересыпал в ладони, прежде чем отдать ей. И приняла всё без остатка – их, его, себя, и при этом не только не сошла с ума, но и немного выздоровела.
Его было отчего любить.
Его было отчего любить и ему было тяжело – почти задохнувшаяся в пожаре, погребенная под волной, она едва понимала, как удавалось одному удерживать такую лавину в своих ладонях: столько горечи и нежности одновременно, что, попадя под неё, она оказалась почти уничтожена, и в этих ладонях родилась заново.
Можно было осторожно спрашивать, катая чужие воспоминания за щекой, как цветные леденцы: а что было? А как мы справились тогда? Он был настоящий? Но в этом было мало смысла, и это было чуть опасней заноз и осколков стекла – что бы ни происходило тогда, как бы когда-то они не умели, сейчас всё было иначе, но это не значит, что сейчас – плохо.
По большому счету, её сейчас всё устраивало – особенно извинения, принять которые требовалось с благодарностью и энтузиазмом. Не то чтобы кто-то всерьез был способен на подвиг, ну так тем лучше – можно больше не быть ни неловкими, ни жадными, не требовать большего и в кои-то веки не торопиться. Она не торопилась, скорее для удобства, чем по необходимости изворачиваясь и нависнув сверху. Разлившаяся по дому тишина была бархатной и уютной – её стоит потревожить лишь слегка-слегка, прикоснувшись губами к успокаивающейся под бледной кожей жилке на шее, не торопиться, оставляя след дыхания ниже, в самых уязвимых местах – над ключицей, у локтя, где кожа почти прозрачная и под ней нервно бежит по голубым венам, повинуясь ещё не успокоившемуся дыханию, кровь, спуститься к ладоням и пальцам – медленно-медленно, потому что можно не торопиться и целиком…
Я не могу больше, - призналась Шеала. Потом выругалась вслух.
Не могу больше в этом всём. Я не уверена… мы сможем сообразить горячей воды? Если колдовать по очереди, то должно быть не так страшно. Где эта чёртова игла? У тебя в ладони стекло. Или у меня, я ещё не совсем понимаю.
Чуть позже пришла почти забавная мысль о том, что отчасти во всем виноваты они сами – ведь не мог неизвестный артефактолог, конструируя эти предметы, вкладывать в них такую чувствительность, не только не необходимую, но ещё и вредящую любой службе. Возможно, в попытке смириться с неизбежным они слегка увлеклись, но плохого, если подумать, в этом не было.

Закат из кроваво-красного становился пунцовым, опрокидывая на продрогшую столицу иссиня-лиловые тени. Закрадывался в дальние углы и свивался там комками темноты, как холодный кот, и заставлял зажигать свечи – дрожащими пальцами, ругаясь и сразу же посмеиваясь над собой. Всё здесь было новым-старым – смотреть на мир двумя пар глаз было все ещё не привычно, но уже терпимо.
У тебя в волосах, между прочим, тоже полно всякой дряни.
К счастью, уже можно было не задавать вслух глупых вопросов, а кофр с инструментами обнаружился неподалеку, и то, насколько выкручивает суставы, стоит отойти друг от друга на двадцать шагов, они так и не ощутили.
Сложности пришли оттуда, откуда их не ждали – если смертельно хочется спать в двойную силу, проще умереть, чем пытаться заниматься чем-то полезным. Но чародейка честно постаралась – может, благодаря сумрачности сознания ей удавались какие-то простенькие, быстрые чары, проскальзывающие между мыслями, как мелкая и досадная необходимость. Вспышка очищения, аккуратные движения пинцетом – только бы не заснуть, согревшись не паром, идущим от нагретой воды, а этим непривычным, разрывающим душу теплом - таким, будто ты наконец-то дома.
Эти мысли, как и что угодно ещё, невозможно было скрыть, да и, по сути, незачем, раз уж так вышло – ничем мне больше не поделиться, больше никаких грязных секретов, разве что вот ещё парочка идей…
Шеала очень старалась не клевать носом, и пока не вытащила всё, не успокоилась, потому что
Кто знает, куда мой язык ещё сегодня занесет, весьма откровенно пояснила она, хотя и сама знала – ближайшие несколько часов точно никуда.
Меж тем, зимой солнце заходило рано, возможно, они успеют быстро выспаться, если начнут прямо сейчас.
Может, после полуночи прогуляться на набережную? Или не стоит?

- Ты знаешь, мне дьявольски нравится эта работа, - поделилась Шеала, пряча ладони в рукава, - много еды и отдыха, и ничего лишнего. Не лимоны, а лимонная водка – и в этом есть ratio, потому что, подумай сам, много ли толку в офирских лимонах без хорошего перегонного куба?
Она не выспалась, но на судьбу не роптала – вовсе не потому, что беспокоилась о целостности собственных пяток (на самом деле, угроза могла вызвать только прямо противоположный эффект), просто вправду было хорошо. Настолько хорошо, что умиротворение не могли испортить ни темнота и перспектива куда-то тащиться, ни сильный запах гнилой рыбы, ни даже невозможность бросить всё и прямо сейчас сделать что-то с вступившей в права простудой господина дознавателя.
Хотя вот последнее изрядно тревожило – куда это годится, такой грозный человек, и такая банальная причина слечь. Возможность соблюдения постельного режима могла бы хоть отчасти скрасить печаль, но ведь отгул наверняка не дадут, а значит, и болеть не стоит.
Думать, если можно было так сказать, «вслух» по-прежнему было несколько непривычно – но Шеала, настроенная крайне оптимистично, была безмерно рада этому ощущению общности, поселившемуся в их общем пространстве благодаря воспоминаниям Кадваля; она невольно заразилась им и начала распространять и сама, так что наказание от шефа на самом деле пока что казалось неплохой заявкой на отличное совместное существование. Даже думать о том, что рано или поздно она вспомнит какие-то гадости, которые всё испортят, не хотелось до тошноты – и даже злилась чародейка почти радостно, вполголоса понося проклятые заморозки и мёртвых девок, ради которых пришлось вылезать из теплой постели.
Хотя что уж там – рассказ Баруха изрядно интриговал.
- …тоже не совсем понимаю, - признала она, - у нас обоих саднит в горле? А если я напьюсь, ты будешь чувствовать опьянение без этих головных болей?
Преследуемыми хриплыми и усталыми выкриками – и как у этих людей за день язык не отсыхает, столько свой товар нахваливать? – они спустились ниже, к почти невидимому в темноте морю. Луна светила ярко, но горизонт всё равно терялся, и скрытая в зимнем тумане линия воды перемешивалась с воздухом. Пахло остро и солёно, а ветер, попытавшийся не просто разметать – а сорвать с головы волосы – казался морозным и колючим.
Чем ниже к воде, тем меньше было голосов и фонарей. За плотно задернутыми покровами шатров виднелись огоньки скрытых от ветра жаровен – все они мерцали тревожно, отражая, судя по всему, настроение хозяев. Возможно, встревоженные рассказами, чародеи слегка себя накрутили – потому что набережная, снова к ночи обледеневшая, пустая и чёрная, встретила их могильным молчанием.
Ни одной фигуры, ни единого звука – кроме шума моря, к ночи разбушевавшегося так, что бьющие в камень волны приходилось обходить самым краем, и то, ежеминутно рискуя получить горсть ледяной воды в лицо.
Спустя несколько минут Шеала была готова капитулировать и признать несостоятельность собственной идеи – для мечтательных прогулок при луне следовало подождать смягчения погоды, а лучше – лета. Брызги забивались под воротник и рисковали вызвать ухудшение – и тогда Кадваль точно сляжет, а это было бы очень обидно и несправедливо. Состояние собственного здоровья тоже начинало её понемногу беспокоить – в частности, речь шла о душевной составляющей, потому что ничем другим идею идти сюда в такое время оправдать было…
- Смотри!
Шеала дернула спутника за рукав и вцепилась в локоть заледеневшими пальцами. Все мысли мгновенно улетучились из головы – на их место пришло какое-то дурное оцепенение и потусторонний, первобытный страх: так боятся того, что никогда не будет изведано, бабаек под кроватями и теней, скрежещущих в оконные стекла в ночь Саовины. Стоило тряхнуть головой и сосредоточиться – наваждение ослабло, и удалось рассмотреть то, что его вызвало.
Они действительно не были живыми, совершенно никаких сомнений. Молочно-белые, светящиеся бледным неприятным фосфорным светом глубоководных удильщиков, две фигуры, очертаниями напоминавшие почти идеальные женские были полупрозрачными, и сквозь них просвечивала далекая скала, на которой лунные лучи оставили резкий светлый мазок. В вещах подобного рода маги разбирались не очень хорошо – здесь бы ведьмака, да только где их на юге найдешь…
Не разумея толком, чьи это были мысли – её собственные пробуждающиеся воспоминания, или, может, знания Кадваля; в любом случае, причину искать сейчас не стоило – чародейка понимала, что речь идет о таком явлении, как призраки. Потусторонний страх и бестелесность могли значить только это; оставалось понять, их появление было вызвано внешними факторами или мучительной смертью, после которой они не поняли, что она наступила. Ещё было бы неплохо понять, какие незавершенные дела они пытались доделать после своей смерти – Шеала смутно помнила, что именно такие причины могли позволить призракам появиться и оставаться среди живых. Так что нужно было наблюдать – замерев, как изваяние, в тени домов, выходящих фасадами на море, они молча наблюдали за тем, как развиваются события. Если бы не было так страшно, это бы могло смахивать на театр, только актрисы упрямо молчали – а жаль, реплики бы многое прояснили.
- Одна, кажется, привязана… нет, обе, вторая тоже странно держит руки. На них, кажется, какие-то лохмотья. Почему-то не поднимают головы – там тесно? Они во что-то упираются головами? Может, это клетка? Очень худые, кости просто торчат – но посмотри, кажется, обе молодые, и волосы не острижены. Миловидные. Бррр, боги, я не могу больше смотреть.
Шеала вздрогнула и поспешно отвела взгляд – для того, чтобы краем глаза заметить погасший отголосок другого мертвенного сияния. Кажется, здесь проигрывались какие-то сцены, смысл которых они пока ещё не разгадали – может что-то, что было связано с тем, как они умирали?
Но почему именно здесь?

- А я-то думала, это я не могу.
Шеала вздохнула – сил на улыбку не оставалось, они как-то незаметно приходили к тому пределу, до которого бы способны функционировать слабые тела, сдерживающие исследовательский дух, судя по воспоминаниям Истредда – так случалось далеко не впервые и они уже давно привыкли.
Но всё равно было тяжело, то ли от холода, то ли от увиденного потряхивало – шутка ли, видеть многократно повторяющуюся довольно мучительную смерть множества женщин. Но, между прочим, в этом деле оставалось кое-что, что смущало – когда по зову по ксеновоксу спешно прибыли другие дознаватели в компании спешно поднятых с казарменных постелей солдат и почтенного мэтра, заведующего в порту погодой (его манипуляции послужили причиной как самой возможности доставать что-то со дна, так и того, что они с Истреддом сейчас не мерзли, а грелись в лучах самого настоящего зимнего солнца) – выяснилось, что тел намного меньше, чем могло бы показаться исходя из видений, показываемых привидениями.
Но господин аэп Тарн, поначалу показавшийся Шеале туповатым, но потом оказавшийся вполне квалифицированным специалистом своего дела и подошедший к вопросу со всей научной точностью, утверждал, что в ближайшей округе женских трупов больше нет. Учитывая специфичность видений, мужские их не интересовали в принципе – конечно, чародейка с удовольствием наплевала бы в глазницы тому, кто это все устроил, но что-то им подсказывало, что он как раз отдыхает в месте несколько более комфортном, чем морское дно.
Оставалось понадеяться, что жертва пьяницы Баруха была не напрасной, и хотя бы лукавым обитателям шатров с этой минуты будет несколько проще жить – так что отработать ботиночки вышло вполне по-честному.
Не требовалось подниматься, чтобы рассмотреть подробности состояния тел – холод сохранил их несколько лучше, чем могло бы показаться, но рыбы и солёный шторм, бьющий о камни, сделали свое дело, а хуже всего было то, что прошла уйма времени, так что…
- Не думаю, что здесь можно что-то сделать по моему… профилю, - призналась Шеала в ответ на любопытствующий взгляд Лиара. Он вообще как-то посматривал… странно, в основном, правда, на дознавателя. С сочувствием, что ли – кажется, присутствие консультанта здесь воспринималось чем-то вроде временной вынужденной меры, и, возможно, это было правдой.
Но пока что…
- Думаю, их прибило штормом откуда-то из другого места. Не могли же их топить на мелководье, - чародейка высказала последнюю на эту ночь резонную и умную мысль, - может, возникли проблемы с таможней или что-то не поделили контрабандисты. Всё, я тоже ничего не могу.
Это «тоже» также удостоилось вопросительно поднятой брови, но Шеале было решительно всё равно – она поднялась со ступеней, всерьез намереваясь выполнить просьбу. Подвижность пальцев всё ещё оставляла желать лучшего, но вот что было хорошо в этом наказании, так это то, что можно было пользоваться памятью господина дознавателя, и не заниматься долгими и надоедливыми расчетами, а просто открыть телепорт прямо в спальню.
- Желания сбываются, - произнесла она, непатриотично бросая мундир куда-то на пол, - хотели проспать до полудня? Эти три часа в нашем распоряжении. Почему так всегда…
Странно, но после того, как ей подарили воспоминания, собственные перестали так навязчиво и неприятно терзать разум, и за это чародейка была благодарна. И постыдно радовалась, что это «всегда» просто выдернуто из того, о чём ей рассказали.
Это хорошо.
Это так спокойно.

Хорошо, что за окном уверенно держала свои права зима – жарким южным летом в постели, в которой довольно мало места для двоих, наверняка было бы невыносимо, но сейчас, пока над столицей разгорался бледный декабрьский день, было в самый раз – не холодно и не жарко, а для такого количества усталости ещё и совершенно не тесно, потому что, кроме всего прочего, шевелиться они не могли как раз из-за неё.
Утро было добрым.
Утро было добрым по определенному количеству причин, и слегка печалило по причине почти что одной на двоих простуды. Утро наступило самостоятельно – исходя из царивших тут порядков, Шеала скорее бы предполагала пробуждение от вылитого в постель ведра ледяной воды, удерживаемого рукой какого-нибудь очередного среднего или высшего начальства исключительно из-за нужды в прививании любви к родине. Отсутствие кого угодно, кроме Кадваля, в этом утре несказанно радовало, и это дисциплинарное нарушение, столь необходимое для измотавшихся чародеев, пока что осталось то ли безнаказанным, то ли вовсе не замеченным.
Возможно, им там в Бюро было весело и без них, в компании утопленниц – в очередной раз вспомнив, в какой роли её тут желали видеть, Шеала вздрогнула и порадовалась тому, что тела обнаружились слишком поздно, и хорошо, что с ними теперь возится господин вар Валькерзам.

Можно было не желать и не жаловаться – чужие страдания отчетливо просачивались в пока ещё наполовину дремотный мир, только-только лишившийся последних воспоминаний обо снах. Она вспомнит, может вспомнить всё в любой момент – но она теперь совершенно этого не хочет по определенному количеству причин, и одной из самых важных было то, что там, во снах, было намного тревожнее, чем в золотистом нильфгаардском утре, пусть и немного болезненном, достаточно проблемном и обязывающем встать и идти, а не валяться, придавленной одеялом, в одной кровати со своим как-то там – нет, не хочу - врагом. Там, в лихорадочной ночной темноте, тяжело упавшей сразу после тревожно-алого заката, ей снилось что-то плохое – к счастью, к утру она совершенно позабыла, во что искалеченное сознание превратило тесноту объятий.
Просто во рту необъяснимо горчило, и, несмотря на теплоту, скопившуюся под одеялом, по спине пробежал озноб.
Нет, нет-нет-нет. Не в ближайшую минуту.
Досадно – она не могла предложить ни единого метода обезболивания, который бы мог помочь, потому что, пойди что-то не так, не переживет и просто умрёт на месте. Ничего, ничего, с этим можно что-то сделать – нужно просто немного прийти в себя, избавиться от этих невнятных приступов тошноты, вспомнить что-нибудь полезное, а не то, что может навредить, и, к примеру, встать за алхимический стол.
Утро было добрым, и не стоило его портить раньше времени. Допустим, развернуться на простыне придется с сожалением – потому что соблазн не подниматься с неё вовсе никуда не делся и, наверное, ещё долго не денется, потому что это лечит – а вот совсем уж тошнотворные вещи нужно немного отложить.
Взамен вот можно подставить для поцелуя губы, зарываясь пальцами в спутанные серебристые пряди, и тоже замереть, никуда не спеша. К чёрту.
Слишком уж хорошо здесь – и слишком она слаба стоять перед соблазном.
Сначала я наведу порядок на кухне, потом – чай, потом куда угодно. Хоть к стрыге в пасть.
Ну кто-то же должен, верно? А раз без них прожили столько времени, потерпят ещё немного – в конце концов, там в Бюро их всех так много, а Шеалы с Кадвалем – очень мало, и хотелось бы ещё.
Пусть и просто посидеть внизу в тишине, на прохладном, отполированном сотней касаний дереве.

В таможне им были не очень-то рады. Хорошо, что позавтракать удалось в другом месте – Шеала, не особенно задумываясь о завтрашнем дне, с щедростью расшвыривалась остатками своего жалования в честь того, что наконец-то стала чувствовать хоть какой-то вкус еды – потому что в кордегарии, в которую их пригласили, было пусто и тоскливо, и замещающий главу таможенной стражи был сух, как пережженный сухарь, и столь же настроен на сотрудничество.
То есть он, конечно, делал вид, что пытается.
Нелепость этих попыток от дознавателей не скрылась: Шеала мрачно молчала, предоставив Кадвалю проявлять вежливость, может быть даже улыбаться, и тяжело придавливала собеседника взглядом. Лезть кому-либо в голову в данных обстоятельствах казалось жестом, далеким от любых правил этики и вежливости, так что пришлось ограничиться исключительно вопросами.
- …речь прежде всего о кораблях, зашедших в порт, но заполучивших проблемы с вашей службой. Можно предполагать, что часть товара они успели сгрузить, а часть – отправили в море, при этом их очень долго не кормили, видимо, заминка с досмотром была довольно долгой.

Уже спустя час заболела согнутая спина, ныла напряженная шея – местные чиновники хоть и работали в полном комфорте, за столом, заваленном бумагами, все равно было не слишком много места для двоих. Ещё теснее было в мысленном пространстве – не облаченные ни в слова, ни даже в идеи, почти хаотические…
нервные импульсы, бегущие от нейрона к нейрону.
Шеала едва заметно вздрогнула и повела плечами под мундиром. Никуда не деться – теперь, когда у неё есть апрельское море, тяжелое и темное, волокущее за собой не только бездну слепых белых рыб, но ещё и память. Воспоминания колыхались пучком спутанных водорослей, сбивали мысли, и приходилось перечитывать руны второй и третий раз, чтоб понять.
Нет, наверное, это не те сроки.
Нет, и это не те.
Чародейка с сдерживаемым вздохом отложила важные, но совершенно бесполезные бумаги. Что вообще могло скрываться за строчками? Разве здесь, среди столбика цифр, расписаны подозрительные взгляды, опущенные глаза и протянутые монеты?
Но всех не допросишь.
- Всё равно нужно отложить те случаи, которые имеет смысл проверить. Возможно, к ним придется вернуться позже, если не останется других идей.
Шеала невольно черпала из мыслей дознавателя то, какими методами они привыкли работать. Вскользь он показал ей то, что они когда-то так уже делали вместе, не здесь – это неважно – и когда-то получалось, но здесь было сложней.
Может, из-за мундира. Он к чему-то там обязывал.
- Если я правильно понимаю, любые жалобы на нас сейчас лягут в стол, и аэп Ллойд будет разводить ими камин, - осторожно предположила она, базируясь на чужих обрывочных мыслях, слишком легких и мимолетных, чтобы их хоть как-то скрывать.
Впрочем, не была уверена, что это не собственные наблюдения – так или иначе, мысли уже убежали куда-то далеко, и строку опять пришлось перечитывать в третий раз.
- У меня тут есть какие-то корабли с грузом, который не облагается налогом, но вышли какие-то накладки с декларациями. Не верю я в это всё, не могу поверить, что всё так, как здесь написано – слишком хорошо выглядит. Стоит разлить в трюме пару бочек с церковными благовониями, и никто внутрь не сунется, слишком сильный запах – а напишут, что всё в порядке, денег-то не взять, толку стараться при оценке. Нельзя забывать про человеческий фактор, люди часто врут.
Шеала запустила пальцы в волосы и вздохнула уже не скрываясь. Пожаловалась:
- Мы тут как слепые котята, меня это так угнетает. Если бы хотя б знать, кого именно допрашивать. И о чём задавать вопросы. Ладно… ладно… вот эту стопку стоит забрать с собой, и эту тоже, остальные пусть приводит в порядок господин ван… Гойен, да? Пока что отложим груз и судно, ненадолго - я знаю, что мы должны спросить у Дервына. Знаю. Если наш неизвестный… творец, некромант, скульптор, как его ещё назвать? Больной ублюдок - настолько талантлив, он обязательно где-нибудь наследил. Чем-то ещё зарабатывал на хлеб. Лечил? Делал аборты? Чинил сифилитические носы, если было чем заплатить? И явно у кого-то точил инструменты. Можно попробовать начать с этого.
Осторожно проведя пальцами по полого опущенному плечу, чародейка закончила уже более уверенно, без тревоги, но с обеспокоенностью склоняясь, чтоб заглянуть в глаза.
Не стоит ли сделать перерыв?
- Но сначала - что-нибудь горячее.

Она старалась не ловить то, как он старался, хотя догадывалась – не оформлено, потому что такой слабости позволить себе было нельзя – о том, что это всего лишь очередное затишье, и рано или поздно придётся всё выяснить.
Склонившись, перебирала пальцами волосы, в которых мешались лен и серебро, и суеверно не-думала о том, что лучше бы позже.
Возможно, имела право.

У Дервына было шумно и очень весело – приподнятая атмосфера праздника, ведь новость, послужившую к нему поводом, не стоило даже пытаться утаить. Ничуть не облегчал ситуацию тот факт, что старик не собирался скрывать от общественности того, что считает дознавателей спасителями. Сама Шеала была настроена весьма скептически, хотя не могла не признать, что в сознании – как его можно назвать вообще? Не корчмарем же? – хозяина всё так и выглядело, и хорошо, что так, потому что история с мертвыми бабами в разуме обывателя вряд ли должна обрастать политическими подробностями. Все желающие и без того могли полюбоваться их рожами день назад, так что скрыться было сложно, оставалось только принимать почести с не слишком кислым выражением лиц.
Суп был неплох, хлеб действительно свеж, а за вином Дервын куда-то послал, уверяя, что в кружках дознавателей в этот раз окажется нечто, чуждое даже этому месту. С разговором немного затянулось – слухи на Фархад Ис распространялись быстрее чумы и холеры, так что в шатер успела заглянуть даже Рушан. Напрямую их почти не расспрашивали – и тому сильно способствовали выражения лиц - но поглядывали с любопытством, то и дело дергая хозяина под надуманными поводами. Всем же интересно, откуда ноги у этого проклятья росли.
И дознавателям тоже было очень интересно, хорошо, что никто об этом не догадывался.
Может, зайти попозже, - неуверенно сделала попытку капитулировать Шеала тогда, когда суп закончился, а дела Дервына – нет.
Может, стоит вообще сюда заглянуть тогда, когда местные обитатели и незнамо откуда взявшиеся залетные пташки будут спать. Или, хотя бы, шмыгающая носом эльфка – не хватало на одну простуду подцепить вторую, проблем потом не оберешься, а ведь придется на ногах переходить всё…
- Кстати, я это, вспомнил чего.
Аккурат в ту минуту, когда чародейка сдалась, дед вырос перед столиком.
- Вспомнил, - приглушенно повторил он, - что одна девка сюда заглядывала. Две дюжины дней как, может чуть меньше. Заморенная страшно, без денег, ну я ей объедков-то вынес, а она… Да что ж такое-то! Подождите!
Старик настолько возмутился происходящим, что Шеала даже не сразу поняла, отчего – и только спустя несколько вздохов, перебрав в уме наскоро всплывшие в памяти заклинания, как защитные, так и боевые, вдруг сообразила.
- За всем нужен присмотр! – возмутился Дервын, с удивительной для человека его возраста легкостью расплетая ноги и поднимаясь, - уже с четверть часа, считай, послал, не иначе в трех шатрах заблудился, стервец. Уши надеру и вернусь. Одну минуту, господин, госпожа.
Торопливо кивком заверив, что вино сейчас будет, хозяин скрылся за тряпичной завесой, выполнявшей роль двери. Чародейка вздохнула, разжала пальцы и уткнулась лицом в плечо коллеги, устало прикрывая глаза. Хорошо, что тепло, но количество людей вокруг…

Через минуту Дервын не появился. Не появился и через две, на десятой в шатер влетел взмыленный мальчишка с покрытым пылью кувшином и прошмыгнул за завесу.
Что-то разбилось, и тут же выяснилось, что у мальчишки отличный тенор.
В шатре сразу же стало очень-очень тихо.

Зажмурившись посреди всей этой суеты всего на мгновение – как уличная кошка, которой внезапно перепало ласки – Шеала очень осторожно попробовала дернуть поводок в свою сторону. Тоже одно только ощущение, немного более откровенное – первое, пока ещё сдержанное прикосновение губами к шее, в любой момент могущее сорваться, как стрела с туго натянутой тетивы.
Не сорвалось.
Не время.

Ремень дознавателя, помимо красоты маг-тургской выделки, нес ещё и практические функции – так, кроме ножен с ритуальным кинжалом, на нём помещалась целая уйма полезных предметов, крайне необходимых, как оказалось, для работы. Несколько смешных пузатых флаконов из зачарованного стекла, некоторые хирургические инструменты, чернила и туго свернутый телячий пергамент тонкой выделки; часть она собрала, руководствуясь смутными чужими воспоминаниями, что-то перешло, как данность, вместе с должностью и формой – и сейчас пригодилось. Самым важным был ксеновокс – единственную досаду вызывал только тот факт, что приходилось формулировать мысли в слова, причём слова предельно ясные, потому что, в отличие от Кадваля, с которым выходило неплохо понимать друг друга ещё до того, как на них надели этот поводок, вар Валькерзам мыслил немного другими категориями.
Впрочем, хватило пары фраз – известие о таком необычном способе убийства мгновенно всколыхнуло всё Бюро, так что нацепивших на себя мундир педиков стало намного больше, чем было. Не то чтобы все присутствующие были очень счастливы, но их, как и дознавателей получасом ранее, никто не спросил, готовы ли они влипнуть.

- Очень интересный яд, - практически слово в слово повторил слова аэп Арфела вар Валькерзам, коршуном кружа вокруг трупа и не спеша приступать к десерту – образцы, не доверяя новой коллеге, он собрал повторно, непрестанно восхищаясь произошедшим и начисто игнорируя тот факт, что смерть лучшего в столице повара послужила обрывом каких-то нитей, ведущих к разгадке. Или, может, только запутывающих дела ещё сильней.
Пахло действительно сильно и едко – отчеты алхимиков обещали подоспеть скоро, но не стремительно, и оставшееся время оставалось потратить только на допросы. Эта часть общения с людьми была не слишком приятной обязанностью – чародейка инстинктивно понимала, на что нужно надавить в том или ином случае, частично руководствуясь памятью дознавателя, частично – собственной злостью и непроходящей, тупой изможденностью, которая была родом из её прошлой жизни – видимо, забытой к счастью.
Не сказать, что это давало многое – несколько раз Шеала, пойдя на поводу у своей усталости, срывалась на телепатию, дающуюся необычайно легко, но последствия могли быть мало того что непредсказуемыми, так ещё и необратимыми – потому быстро одергивала себя и снова возвращалась к таким неудобным, громоздким словам.
В какой-то момент краем глаза она видела растрепанную, злую Петру – словно та не спала все эти дни – но повернувшись, обнаружила только лохматую голову Валькерзама.
Усталость. Это действительно была всепобеждающая усталость. Шеала потерла лоб и повернулась к допрашиваемой – хмурая эльфа, вытерев нос манжетой рубашки, на удивление хорошо переносила вмешательство, даже бровей не повела.
В голове у неё было оружие – балансировка, заточка, ничего особенного - и доки.

- А вот теперь взгляните на это, - жестом фокусника повесив над телом люминесцирующий кокон, не позволяющий томящимся и обозленным свидетелям ни увидеть, ни услышать того, что происходило над лежащим телом, вар Валькерзам лучился энтузиазмом исследователя, - вот эта структура.
Шеала, не дожидаясь разрешения, покрутила в руках проекцию, присматриваясь – Валькерзам поморщился, но попытался скрыть недовольство за зачесавшимся носом, наткнувшись на усталый взгляд, в котором осталось слишком мало человечности.
- Я не нашла здесь магов, - сказала чародейка, - ремесленники, купцы, мошенники. Но это кто-то из них. Кто-то, кто испугался, что Дервын знает слишком много. Что могло натолкнуть его на эту мысль? Только то, что он подошел к нам?
Мучительно сжав переносицу пальцами, Шеала прикоснулась лбом к плечу дознавателя.
Не на самом деле. Только ощущение.

Это было в какой-то мере неожиданностью.
С реальностью несколько примирял тот факт, что мальчишка тоже мог быть свидетелем, причем довольно важным – а значит, удастся побеседовать с ним лично и на вполне добровольных началах, за плошку супа и краюху хлеба.
Ещё и им приготовленного супа, вообще прекрасно - при известии о еде Шеала немного оживилась. В конце концов, какая разница, сколько домашних животных тут будет – жилище все равно большую часть времени пустует. А то, что кот – обмудок, так это не страшно. Хозяева не лучше, да и дом…

- Слушай сюда внимательно, - пребывая в состоянии весьма сумрачном, таком, в котором даже мысли о собственной невероятной гуманности и щедрости (точнее, не собственной, но определенно в этом общем пространстве не чужой) милосердно не посещали сознание, Шеала расфокусированно глядела на юного последователя добрых назаирских традиций, - посмеешь что-то стянуть, получишь ожог роговицы и ослепнешь. Тронешь дверь в подвал – руки отвалятся. Можешь пойти проверить, пальцев десять, одного не досчитаешься – не беда. Будешь лезть не в свои дела – розги. Будешь даром переводить еду или стряпать несъедобное – розги и гречка. Будешь трепаться, задавать вопросы насчет работы, вообще задавать вопросы – ты понял. Сооруди себе какую-нибудь лавку на кухне, туда все равно почти никогда никто не заходит.
Унижать слабых было не слишком интересно, поэтому на этом чародейка перечисление кар небесных закончила, мотнув подбородком в нужную сторону. Судя по звукам, Обмудок, отправившийся туда первым, уже нашел что-то из подвявшей еды и теперь давился в углу, настроившись блевать.
- Убирать тоже будешь! – вдогонку, повысив голос, произнесла чародейка, - за котом и вообще.
Потом скрестила руки на груди и повернулась к хозяину дома.
Возможно, мальчишку сразу стоит сделать немым?
Впрочем, вот о чем уж не стоило беспокоиться – так это о сохранности государственных секретов. Во всяком случае – в ближайший месяц; их золотое наказание изрядно облегчало многие рабочие моменты и большинство – бытовых, и даже необходимость расщеплять сознание во время того, когда кто-то из них колдовал, почти не нервировала.
Мне совсем не нравится, что с этим ядом. Допустим, кое-что ещё не расшифровали, но это вопрос времени – меня не оставляет ощущение, что я это уже где-то видела, но сам понимаешь…
Возможность иронизировать над своим недугом казалась то ли признаком частичного исцеления, то ли окончательным смирением с ущербностью.
Я не помню, откуда это взялось, но помню, что это. Вот эти компоненты… связи, которые кажутся странными и северянам, и здесь, в империи – мы действительно не могли видеть ничего из этого, потому что это разработано кем-то, кто не имел отношения к братству чародеев. Что-то преступное… я не помню. Не знаю точно. Но мне кажется, что я очень берегла те вещи, которые были сильно похожи на эту. Ты не мог бы… поднять мое дело, если не знаешь точно, о чем идет речь. Выяснить, где я это могла видеть. Одно могу сказать точно – это связано с мертвыми. С некромантией. И в школе мы такого не учили.
Что-то вертелось в голове, но никак не желало превращаться в гладкую канву, на которую бы легли все имеющиеся у них факты. Порт и контрабанда, живой товар, некромантия – с севера? – бесчеловечные эксперименты, к которым она была как-то причастна и по которым, видимо, обязана консультировать, но не помнит ни cuach’a лысого. Хирургические инструменты.
Впору подозревать себя, но это явно не тот случай.
- К утру чтоб было готово вот это, - неласково отправив точный травяной состав с видом трав, выдернутый мгновением раньше из головы господина дознавателя, прямо телепатически Мелвыну, Шеала пожала плечами.
Сдаюсь.
Может быть, стоит как следует расспросить Дервына. Он умер недавно, тело в хорошем состоянии, но этот яд… как бы это не помешало. Я оставила пару связей на этот случай, должно помочь.
Кот выскользнул откуда-то из сумрака и потерся о выпачканные ботинки.
Нужно ещё подумать. Я хорошо думаю в постели, а потом, может быть, где-нибудь на лестнице.
Такое положение, несмотря на усталость, все ещё представлялось наиболее органичным – чародейка, зажмурившись, вскользь представила самые впечатляющие моменты – только ощущение - подкрепила всё самым настоящим поцелуем, и первой направилась в сторону чистой воды, неизменного вестника скорого единения с теплым одеялом. А после – все остальное.

Я способна идти сама, хотела запротестовать Шеала, глядя на то, какие тени пролегли на лице дознавателя. Их было бы неплохо смахнуть, разгладить пролегшие морщины ладонью – но она послушно держалась за шею, не собираясь усложнять и без того непростую задачу. Рано или поздно наступает та стадия усталости, при которой практически безразлично, сколько ещё придется потратить сил перед тем, как наступит отдых, но становится существенно, куда – и забота о своих ближних становится чем-то сверхъестественно важным. Она впитывала её с благодарностью, зная, что он её почувствует.
Вправду, эти артефакты – просто прелесть.
Запустив руку в прохладные волосы, Шеала помолчала с половину минуты, медленно перебирая серебристые пряди. Потом вздохнула, с неохотой останавливаясь. Задержала ладонь.
- Возвращайся побыстрее, - попросила она, - если ты куда-то пропадешь по пути в постель, этого я точно не переживу. Некроманты вторичны.
Сколько на самом деле прошло времени, она не поняла – стоило чародею подняться, как под веки плеснуло маковой темнотой. Она надеялась, что история про кадавров её взбодрит, но вышло так, что сон оказался быстрее.
Ей снились сумрачные поля, деревья с голыми ветвями, металлический привкус холодного воздуха пополам со срывающимся дождем, отсыревший тополиный чурбан и жар разгорающегося пламени.
И тепло руки в руке.

Её выбросило из сна посреди ночи – задыхаясь, как после кошмара, Шеала не сумела понять, по какой причине вообще проснулась. Усталость отступила перед адреналином – унимая сбившееся дыхание, чародейка прислушивалась к темноте. Темнота была живой, но не пугала: поскрипывали деревья в саду, посвистывал в стропилах на крыше разгулявшийся ночной ветер, шуршал внизу кот – Шеала явно различала стук коготков несмотря на закрытую дверь - ровно и размеренно доносилось дыхание чародея. Всё казалось спокойным – она слушала долго, но ничего не слышала, и почти что убедила себя в том, что подступившая тревога это всего лишь игры собственного искалеченного сознания, не интересующие никого, кроме неё. Следовало сходить вниз и выпить воды, может быть, прочитать пару страниц из какой-нибудь малопонятной нильфгаардской книги, чтобы успокоиться и вернуть себе спокойный сон. Чародейка бесшумно выскользнула из кровати, оглянулась и осторожно подоткнула одеяло, не желая будить.
Две ступени скрипели. Спустившись, Шеала зажгла некрупный золотистый огонек – пока что ещё недостаточно хорошо зная расположение предметов и комнат, она не рисковала двигаться в темноте наугад, чтобы ничего не разбить или уронить ненароком.
Мелькнули фосфоресцирующие глаза, чародейка сначала вздрогнула, а потом улыбнулась, присаживаясь на корточки и протягивая ладонь:
- Что, ты тоже ночная тварь, да?
Огонёк опустился вслед за ней, скользнув блеклыми лучами по стеклам окон первого этажа, и тут в дверь что-то ударило с такой силой, что не оставалось никаких сомнений – что-то действительно пошло не так. Что именно, Шеала наконец поняла спустя половину секунды – рефлекторно прижав к себе кота и выставив вперед правую руку в жесте, открывающем защитное заклинание, она почувствовала, что это колдовство здесь было не единственным. В воздухе стыл едва ощутимый душок гниения, преследующий каждое некромантическое заклинание.

- Завидую твоему оптимизму, - недовольно и слегка не в такт проворчала Шеала, кое-как уже сообразив, что происходит, и испытывая нечто вроде стыда за силу примененных заклинаний. Действительно, самое страшное во всем этом было то, что пошатывающееся, а то и ползущее тело Дервына мог видеть кто-то из припозднившихся горожан - ну и как отдельный вопрос тот факт, что он вообще каким-то образом покинул исследовательское крыло Бюро. В остальном восставший мертвец опасности для окружающих не представлял - разве что слегка нарушил психику младшего родственника, но, как с присущим им цинизмом невнятно, но слаженно решили оба чародея, крепкие нервы для пребывания в этом доме ему жизненно необходимы, так что ночное происшествие может выступать только в качестве закалки.
Вытерев лицо ладонью, она на некоторое время задумалась, что с этим всем делать – по-всякому получалось, что на сегодня со сном покончено. Выяснить бы ещё, почему работа пришла к ней на дом самостоятельно, а не мирно ждала своего часа.
- Почему пришел? – лаконично спросила она, решив, что раз уж акт некромантии отчего-то совершился самовольно, грех не воспользоваться возможностями.
- Маа-ааалча…кха-кха…ть! – с прежней отзывчивостью ответил труп, слепо шаря руками полу. Потом сложил пальцы правой в кулак и грохнул по доскам:
- Я вам, бдядям, кха-кхххх… жу!
- Твой дед раньше так говорил? – уточнила Шеала у мальчишки, даже в этом почти полном мраке белого как мел. Тот решительно замотал головой. Не рискуя пребывать в этом жестоком мире самостоятельно, он, отлипнув от чародейки, теперь вцепился в Кадваля и одновременно кота – за лапу; так что и без того фантасмагорическая картина была разбавлена заунывными воплями несчастного животного, пытающегося выдраться и покинуть этот приют душевнобольных.
- Так я и думала, - резюмировала она, - уберешься, потом запри накрепко двери и ложись спать, выбросив это все из головы. Если сможешь, - посоветовала Шеала несчастному Мелвыну, в свою очередь совершая ответную услугу и по одному разжимающая его сведенные судорогой на руке пальцы. Не разделяя ироничного настроения дознавателя, тем не менее, не стала ронять ни одной ответной шпильки, а вместо того, поднявшись на цыпочки, целомудренно поцеловала того в висок, и отправилась наверх натягивать на себя дознавательскую форму. Появление мертвеца утвердило её в уверенности, что с ума она таки не сошла – и это, как ни крути, вдохновляло на свершения.

В Бюро царила почти похоронная атмосфера. Учитывая причину – выглядело почти иронично, и потому было смешно. Будить аэп Ллойда до рассвета никто не рискнул даже под угрозой увольнения, и сейчас господа дознаватели, покончив с безуспешными попытками обвинить друг друга, выясняли, чья вина, какого беса произошло и что с этим вообще делать. На фоне объединившей всех проблемы Шеалу даже почти воспринимали как свою, видимо, зауважав за ночное появление на работе.
- Если бы я не знал, кто это, - интеллигентно ткнув пальцем в сторону манипуляционной, в которой заперли Дервына, на сей раз как следует проверив замки, алхимик Родри неинтеллигентно шмыгнул носом: в здании Бюро по ночам было очень холодно, - то решил бы по звукам, что это сотник городской стражи. Только шуточек про сортир не хватает. Он очень громкий, - почему-то извиняющимся тоном пояснил он, - и вечно строит своих подопечных под окнами. Тут казармы неподалеку.
Петра, судя по источаемому запаху засидевшаяся на работе за полночь совсем не ради работы, тоскливо подпирала ладонью щеку, с трудом фокусируя взгляд на присутствующих.
- Это не объясняет то, почему он встал, - угрюмо сказала она, - и вообще, причем тут стража. Этот старик варил жратву, и в эти казармы отродясь наверняка не заглядывал.
Склонив голову набок и сжимая в ладонях чашку кадфы, согласно времени суток очень крепкой, Шеала основную часть времени слушала. Для умозаключений пока что было слишком мало данных, хотя…
- Он выполняет какую-то программу, - наконец произнесла она, - вложенную в него неясно когда. Это к вопросу, почему встал. Заклинание развернулось, потревоженное моими заготовками для работы, и неконтролируемо сработало. Тот, кто сделал это – талантливый некромант. Ещё один… или всё тот же.

Шеала, опершись о парапет террасы бедром, грела ладони о чашку и тоже задумчиво смотрела на работающего аэп Тарна: зрелище оказалось настолько медитативным, что даже помогало сосредоточиться. Нечто, смахивающее на текущую воду или горячее пламя.
- Императрице тоже, - заметила она, - несвойственно становиться в такие позы, в которые она там, в морге, становится. Мёртвой, по крайней мере, пусть даже сшитой из северных пленниц. А поди ж ты, кто-то в неё это вложил - точно так же, как в Дервына. И наверняка эти двое – не первые и не последние. Я совершенно не представляю технологии, по которой это сделано, но уже хочу её заполучить.
Сощурившись, она ещё какое-то время наблюдала за скупо жестикулирующим дознавателем, забыв про свою кадфу.
- Да, это должна была быть та эльфийка. Больше некому.
Солнце медленно ползло по небу наверх, несмело скользнув первым бледным лучом по террасе, и воздух сегодня казался почти теплым. Из-за спины доносились приглушенные голоса – Петра успела с кем-то сцепиться и теперь хрипло что-то доказывала.
- Мне тут нравится, - призналась Шеала, - я бы хотела здесь ещё немного поработать. Пока всё не закончится.
Она даже в мыслях не формулировала, что имела в виду под этим «всем» – расследование, которое явно вышло за пределы поиска создателя одного-единственного двойника и рискует затянуться, себя саму, или, быть может, что-то ещё; горечи кадфы для этого утра, пожалуй, было достаточно, так что лучше бы обойтись без добавки.
Потому, склонив голову, прислонилась щекой к плечу дознавателя и замерла так на мгновение, а потом первой пошла внутрь.

К тому моменту, как в Бюро явился аэп Ллойд, хмурый настолько, что сразу становилось ясно – ночь у него выдалась такой же удачной, как у всех собравшихся дознавателей - горожанку, поздно вечером возвращающуюся «от подруги» домой, уже поймали и привели к Петре, и она как раз дочищала неважные воспоминания о встречнном Дервыне, с завтраком было покончено, а Родри как раз дооформлял отчет на бумаге, не забывая рассказывать обо всем вслух.
- …возможно, удастся разработать противоядие, - вещал алхимик. За ночь он тоже оголодал, потому против захвата своей вотчины не бунтовал, -  очень сильный. Змеиные яды, что-то с севера, полагаю, цианиды и беладонна, едва ли от замены одного из компонентов он утратит в силе. Основная часть, как я понял, заключена именно в заклинаниях.
- А заклинания активизируются после смерти, - резюмировал Телор, - а кто проверял эльфку?
- Я, - бесстрашно ответила Шеала, - она очень убедительно думала о том, что служило ей прикрытием.
- Я тоже, - Петра, возникшая из-за спины, уселась на свое место и цапнула последний оставшийся пирожок, - проверяла. Она хороша, не распознать чародейку. Понятия не имею, как она сбежала.
- Как и Дервын, - заметил шеф, - возможно, она сбежала с его помощью, и вы мне сейчас объясните, как так вышло.
Лица почти всех присутствующих мгновенно приобрели очень тоскливое выражение.
Одно было ясно – эльфийку, которая, судя по всему, с одинаковой легкостью точила и ножи, и скальпели, теперь в доках искать было совершенно бесполезно: раз у нее хватило ума сбежать из Бюро, то, значит, додумается, как залечь на дно.