Если говорить о том, что Шеала была не удивлена произошедшим – так вот, она была, притом еще как. Факт того, что ведьмак Геральт выжил, неприятно её удивил – Ложа предпочитала всё контролировать, во многом подпитываясь этим желанием за счёт непосредственно Шеалы, ставящей контроль едва ли не в главу всей свой жизни, и тут на тебе.
Нет, решительно следовало побеседовать с Трисс и выяснить, как же так вышло, что в её убедительную историю относительно погрома в Ривии закралась ошибка. Множество свидетелей могли подтвердить то, что всё, о чём она докладывала на этот счёт – но множество же свидетелей решительно сходились во мнениях, что беловолосый мутант и черно-белая чародейка умерли. Про лужу крови, оставшуюся после Геральта, говорили отдельно – и Шеала решительно не понимала, как можно выжить после такой кровопотери. Когда тебе пробивают грудную клетку и живот банальными крестьянскими вилами, с последствиями этого сложно, практически невозможно справиться даже целителю, а целителей в тот момент там совершенно точно не было. Две почти исчерпавшие свой ресурс чародейки и непослушный Исток, не могущий толком колдовать. Нет, решительно невозможно.
Очень хотелось верить в вариант, что свидетель ошибся – и проходи допрос обычным образом, с помощью людей из новой реданской разведки, ныне, кажется, опять-таки курируемой Филиппой – хотя в нюансы она не слишком вникала, оставляя коллеге по Ложе заниматься тем, что она хорошо умела, - наверняка можно было бы с облегчением констатировать ошибку свидетеля.
Но при телепатическом допросе, увы, ошибка была исключена, и представленная взорам обеих чародеек картина начисто отрицала любую возможность того, что беловолосым ведьмаком, участвовавшим в новиградских событиях, был не Геральт. Это было невероятно печально, потому что сразу же возникало множество вопросов. Один из них озвучила Филиппа – относительно Йеннифэр, имя которой вызывало у Шеалы не самые приятные чувства уже довольно давно. Нет, не то чтобы возможное возвращение коллеги в строй было чем-то плохим, просто теперь требовалось её разыскать – если она вернулась с того света вслед за своим неизменным возлюбленным, - и выяснить, как же такое вообще возможно.
Шеала в такую возможность не верила. Вообще. Не верила она в воскрешения – очень тяжело было уложить в голове всё то, о чём поведали им расслаивающиеся под чуткой рукой Филиппы воспоминания кузнеца, тяжело, но необходимо. И она отчего-то вдобавок чувствовала, что сюрпризы, выпадающие на их долю сегодняшним днем, только начинаются.
Не зря говорили, что всё, что происходило в Новиграде, было событием, попирающим каноны здравого смысла и все понятия о нормальном, привычном и изученном - заодно.
Если же говорить о том, как Шеала чувствовала себя в Новиграде – это было отвратительно. Эхо произошедшего на Мидинваэрн было слышно, наверное, в большей части северных королевств, а что с магическим фоном творилось тут – кто бы знал. Было бы неплохо найти свидетелей с магическим даром, могущих понять, что же тут происходило в разгар событий, но пока что они с Филиппой довольствовались малым. «Малым» был здоровенных размеров детина, после телепатического вмешательства рискующий получить начальную стадию слабоумия как минимум на несколько дней. Впрочем, Филиппа редко совершала что-либо по случайности, и на отстраненные размышления о том, не является ли дебилизм свидетеля, видевшего слишком много, тонким расчетом на случай конкурирующего расследования, Шеала потратила целую минуту.
Впрочем, шутка про Танедд была хороша. Чародейка раздраженно дернула плечом, капитулируя перед иронией коллеги: все они очень хорошо знали, что Геральт, несомненно, спутал кое-какие карты, но в целом на картину происходящего не слишком уж повлиял. Это вовсе не ведьмак вынашивал планы по уничтожению Капитула, вовсе не он.
Филиппа была очень опасной женщиной. Как, впрочем, и большинство тех, кого звали чародейками.
- Значит, мы найдем еще кого-нибудь, кто её видел, - Шеала пожала плечами, оторвала плечо от грубо обработанной балки, которую подпирала ближайшую четверть часа. – Я вытру ему память о нашем визите. Не хватало ещё, если на хвост присядут эти фанатики из культа. Терпеть не могу неосторожные игры с огнем.
И всерьез собиралась воплотить в жизнь озвученное, к любому своему обещанию подойдя с известной, весьма немалой долей педантичности, но их грубо прервали.
Снова пожав плечами – в этот раз раздраженно, Шеала отступила в тень, давая неизвестному визитеру обманчивую возможность удостовериться в том, что гостья в доме всего лишь одна, и почувствовать себя в относительной безопасности.
Хотя о какой безопасности могла идти речь, если карминовая Филиппа начинала улыбаться?
В доме есть ещё стулья. Если это ещё один свидетель – мы продолжим работу, так даже удобнее.

"Так не бывает".
Если бы Филиппа не была точно уверена в своем рассудке, она бы подумала, что сошла с ума. За триста лет она видела множество совпадений, некоторые казались скорее чудесами, но то, что случилось сейчас, не лезло ни в какие ворота. Темные глаза чародейки сузились с подозрением, и она с явным трудом сохранила лицо и удержалась от пары-тройки заклинаний, быть может даже не защитных, а вполне себе атакующих. Потому что у Филиппы были враги, и кому-то, достаточно могущественному, могла прийти в голову нехорошая мысль...
- Невероятно, - произнесла чародейка, когда внимательный взгляд подтвердил - перед ней не иллюзия. - Шеала, у тебя есть что-то серебряное? Я хочу убедиться, что перед нами не допплер.
Решение юной необученной чародейки, предпочитающей считать себя ведьмачкой, сбежать после якобы смерти Геральта и Йеннифер можно было понять. Девушка еще слишком молода, ее заботят эмоции, а не логика и расчет, и, ко всему прочему, Цирилла могла просто винить себя за случившееся. Ей нужно было время, чтоб смириться с утратой и осознать, какие перспективы она может потерять, и потому Филиппа надеялась, что Цирилла, быть может, явится сама, хоть и не слишком на это рассчитывала.
Но то, что она и правда явилась, да еще и именно в такой момент, да еще и сама нашла их в Новиграде, было чем-то... как минимум очень подозрительным.
- Чтож, я рада тебя видеть... Цирилла из Венгерберга, - сказала чародейка наконец, слегка выделив голосом это имя. То, которое Цири выбрала сама. - Что заставило тебя нас искать? Или  ты пришла совсем не к нам?
Кузнец пошевелился, закрыл глаза, опустил голову и всхлипнул. Филиппа не обратила на него ни малейшего внимания, внимательно разглядывая Цириллу. О человеке многое можно сказать уже по тому, как он или она одевается. Видеть подросшую Цириллу в ее обычном, не приукрашенном виде, чародейкам еще не доводилось.

Отредактировано Филиппа Эйльхарт (11.03.2017 19:41)

- Как хочешь, Цирилла. Цири. - Шеала пожала плечами, сделала несколько шагов, села на табуретку сама, устроилась поудобнее, забрасывая ногу на ногу, скрестила руки на колене.
Им предстояла долгая и обстоятельная беседа, обстановка слегка не располагала, но помещения получше под рукой не было, а место… Впрочем, расследованием можно было пренебречь или по меньшей мере отложить его до лучших времен. Мёртвые не убегают. А трупов в Новиграде столько, что могильщики справятся с напастью еще нескоро. Пожалуй, даже следует ожидать увеличения количества разнообразных падальщиков, от запаха мертвечины и несвежей крови теряющих голову и оттого ползущих на свет из городских канализаций и всех темных щелей Новиграда, а их тут немало.
Скоро сюда стянутся все выжившие ведьмаки, а также все, кому покоя не дает их слава. Хорошенькое же здесь будет местечко… еще долго.
- Ты права. Уважаемый хозяин этого дома, пожалуй, некоторое время не сможет вести беседы, в том числе и о Геральте. Но можешь подождать тут, мы, видишь ли, никуда не торопимся.
О Геральте Шеале говорить уже не хотелось. Вовсе не потому, что его имя – он сам – ассоциировался с чем-то окрашенным негативно личным, просто… Геральт всегда был чьим-то инструментом. Его использовали все, кому не лень – Йеннифэр в первую очередь, как казалось ковирской чародейке. Возможно, она ошибалась.
Про Йеннифэр тоже не хотелось, и это уже совершенно определенно было личным, но личное, когда вопрос касался насущных дел, следовало отложить куда подальше.
- И вправду. Может быть, здесь пробегала и Йенна, а? Счастливое воссоединение семьи, очень трогательная картина. Две злые ведьмы вспомнят про всё то хорошее, что есть у них в душах, помогут беглой княжне обрести своих родителей, и всё закончится очень хорошо, в духе йольских сказок… - Шеала говорила задумчиво, глядя мимо собеседниц, на пробивающийся через неплотно прикрытый ставень луч бледного декабрьского солнца. – Хотя нет, я знаю немного другую сказку. Ту, в которой беглую княжну видели множество людей в Новиграде. В Новиграде, являющемся столицей северного мира, огромном городе с массой любопытных взглядов - и за ней снова открывают охоту. Даже не злые ведьмы, с которыми ей сейчас так не хочется разговаривать, а некто вроде Вильгефорца. Я ошибусь, если скажу, что у него в лаборатории были весьма… неприятные предметы? Верно, Филиппа? Охоту за Цириллой – за Цири - откроют все, кому не лень. Старая кровь, ставшая легендой, не утрачивает своего веса даже тогда, когда княжна превращается в бродяжку, даже если кого-то обманет марионетка, сидящая на троне Нильфгаарда. Подумай об этом, Цирилла, подумай, защитит ли тебя Геральт, которого ты ищешь, если ты его найдешь. Потому что наше предложение всё ещё остается в силе.

Не застыло время, не замер воздух, но повисло вокруг искристое, игристое напряжение, трескучее, как январские морозы, колючее, как сотни игл, впивающиеся под ногти. Оно скручивалось в узел, заходилось в спиралевидной истерии, пытаясь достичь наивысшей точки. Звенело напряжение, сжималось жгутом, и ему будто не хватало сил разбить повисшую тишину язвительным ответом или насмешливым приговором. Зато иной звук прорвался в эту страннейшую из обителей тишины - всхлип.
Кузнец всхлипывал - поначалу едва слышно, но в звенящей пустоте, сквозь которую едва прорывались звуки с улицы, мужские страдания были самым громким звуком. Не было видно слез, потому как лицо мужчины опустилось, и слезы стекали по заросшим неровном бородой щекам.
- Мертвы, - проскрипел мужчина, вздрогнув плечами, - все они... мертвы. Пустили кровь, как собакам безродным. Люди... какое дело им до людей? Люди - разменная монета, люди - расходный материал, ресурсы, инструменты, рычаги давления...
То, что поначалу звучало как возможная исповедь, как крик души и вопль раскоряченного разума, теперь было похоже на опробование новых слов, быстрое пополнение словарного запаса, и речь ускорялась, превращалась из невнятного кривляния, пародии на страдания, в полноценное выражение мыслей.
Плюх, плюх. Шмякнулось что-то на колени, покатилось по полу - прямехонько к аккуратной обуви Филиппы. Два глазных яблока с обугленными нервами остановились в раскосом и словно бы упрекающем взгляде на чародейку.
И взорвалось магия, сперло дыхание, словно они попали в эпицентр волшебного шторма, который происходит на невидимом, но ощутимом уровне. Воронка закручивалась ровно над простым мужиком, оказавшимся всего-то в не то время, не в том месте. Всего-то еще один кмет, потерявший семью, всех до единого... но ставший хранилищем той угасающей искорки коварного Старого Короля, что не собирался сдаваться просто так. Не в этот раз. И чародейки - девочки, притронувшиеся к магии, но магии истинной не знавшие - не помешают ему получить поленьев для костра своей жизни.
Кузнец поднялся; плечи его вновь затряслись, а вскинутое лицо, обращенное к Цири, показало и кровавые дорожки вместо соленых, и то, что в глазницах теперь порхали маленькие, но словно бы озлобленные светлячки.
- Не ходи по тропам изведанным, не слушай языки досужие, не пой песни старые, - прохрипел мужчина, и голос его на ходу изменялся; сделал шаг, и тело его изломилось, будто всего один этот шаг сломал ему все кости - или, по крайне мере, попытался. Лицо искривилось в болезненной агонии, но светлячки порхали в глазницах, истекающих кровью, а его рука рваными движениями поднималась к девочке с пепельными волосами; поднималась так, словно зрение упускало некую часть движений.
- Мир требует - жаждет - новизны, - кузнец оскалился, и зубы с кровавыми разводами опали, звонко отсчитывая тридцать раз по деревянному полу; вместо тех зубов торчали звериные, волчьи, клыки. - Мир крови жаждет, твоей крови, девочка. Стой, не двигайся, дай Королю насытиться. Дай то, что не дали Глас и Меч.
Пальцы, тянущиеся в этом бесконечно долгом моменте, вытягивались, становясь костями, и плоть сгнивала, и через нее прорастали зеленые побеги. [icon]http://funkyimg.com/i/2qkGT.png[/icon][nick]Старый Король[/nick][status]последняя искра[/status][info]Раса: древнее божество[/info]

Цири, сама того не понимая, стала такой, какой сейчас была, даже не благодаря Геральту – а благодаря Йеннифэр. Пожалуй, та могла, пусть может и с того света, гордиться названой дочерью – вздернутый подбородок, дерзость речей, ни единой попытки опустить взгляда, здесь было больше даже не от княжны, а от чародейки. Такой, которой Цири пока что не стала, и какой, совершенно определенно, становиться не хотела. Даже несмотря на пример Йеннифэр. Впрочем, Львёнок, отрастивший зубы, ещё не знал, куда надо ими кусать так, чтобы было по-настоящему больно.
И Шеала, чувствуя, как на лице начинает подергиваться улыбка – неприятная, нездоровая, не сулящая ничего хорошего наивным представлениям Цириллы про то, что её ожидает в Ложе и их, Шеалы и Филиппы, в руках, - собиралась точно так же, размеренно и вовсе не мягко, пояснять, что всё, что княжна тут говорит – не более чем бравада, чудачество слишком ещё молодой девицы, хотела рассказать, что значит термин «юношеский максимализм», но, незадача, не успела.
В доме на мгновение стало очень тихо, пока в ушах нарастал звенящий шум, вкручивающийся до боли, неслышимый никому, кто не обладал даром, и от того очень неприятный.
Потом тишину разорвал голос кузнеца, позабытого за этими занятными социальными играми. Голос был страшный, надтреснутый, совсем не похожий на тот, которым он пытался возражать двум чародейкам перед тем, как они вскрыли ему разум, заставив погрузиться в неприятное и болезненное состояние полной апатии к окружающему миру.
Шеала сначала не поняла, что происходит. Потом – тоже не поняла, в рефлекторном жесте вскидывая руки над головой – тогда, когда ощутила, что деется что-то необяснимое, страшное, когда покатились под ноги её сестры по Ложе глазные яблоки.
Странно, ведь их, даже изымая хирургическими инструментами, не всегда удавалось сохранить в целостности. Отстраненная мысль было последним спокойным событием, а потом поднялась буря.
Чародейки были готовы. Филиппа швырнула в носителя того, что пока что не удавалось объяснить, чарами – кристально чисто выпестованные, они всё равно отчего-то сработали не в полной мере. Энергумен этой сущности был не при чем, просто то, что взяло верх над телом обычного кузнеца, с легкостью рушило любые чары. Даже очень мощные.
Даже самые мощные, холодея, думала Шеала, торопливо выстраивая щиты. Раз уж Филиппа взяла на себя боевую часть, следовало подумать и об обороне – потому она сплетала заклинание, призванное оградить их всех – всех троих, Цирилла была слишком важна как для того, чтобы оставить её на растерзание ЭТОГО.
ЭТО тянуло руки, которые на ходу превращались в ветки – дико, страшно такое видеть посреди охватившей северные королевства холодной зимы, Шеала вспоминала проклятье Мары и то, что оно сделало с её собственными руками, и думала о том, что совершенно не хочет с этим соприкасаться снова, к тому же, лекарства в этот раз может не найтись.
Может быть, думала из-за ветвей, а может потому, что веяло тут тоже – чем-то древним, диким, слишком могущественным как для того, чтобы с этим справиться походя, раздавив каблуком. С древним, диким и страшным чародеи справляться не могли и не хотели, и ведь именно для подобных целей ренегаты когда-то создали ведьмаков…
- Цири. Ведьмачка! – почти простонала Шеала, до белизны в костяшках стискивая руку в попытке укрепить щит так, чтобы это не дотронулось ни до одной из них троих, - что ЭТО?! Чем с этим бороться?
Возможно, знаменитый ведьмак Геральт делился с ней своими бестиариями и бесчисленными историями убийств, возможно, найдется выход и они с этим быстро так справятся. Если нет – у неё на груди, сейчас беспокойно заходящейся в зачастившем дыхании, благодаря прошлому разу есть пусть сомнительное, решение. Но всех троих она утащить за собой не сможет, а значит, следует сопротивляться и искать выход.

Человеческое тело было хрупким и ломким, грузным и неудобным, и потому схватившиеся парализующие чары лишь недовольного рычания, мурчания и уханья, которое раздавалось страннейшей какофонией, звучавшей откуда-то из недр того, что осталось от кузнеца. Из-за чар он остановился, как-то странно вздрогнул, изогнувшись, от шипов, вошедших в спину и оставшихся там, отшатнулся от удара меча, пришедшегося наискось. Сначала показалось, будто ничегошеньки меч не сделал, но на оставшейся плоти образовался рубец, и гниющая плоть взяла и словно бы облезла окончательно, отвалилась кусками и плюхнулась на пол. Чары обрушились вместе с ними, и, похоже, все это не остановило существо, а, напротив, лишний раз разозлило.
- Вы! - ревел Старый Король, обплетая кости человеческого скелета толстыми лозами, в которых звенела мошкара. - Вы не знаете, не ведаете магии, глупые дети! Не понимаете, чем владеете, но платите, платите сполна! Я покажу вас истинную магию, до которой вам никогда и не прикоснуться!
То, что еще недавно было человеком, вскинуло руки, и из-под пола, разрывая деревянные доски в щебень и труху, ворвались корни. Буйно разрастаясь, расходясь волнами, они вмиг отбросили чародеек с их места, и если бы не щит, они бы вмиг оказались распятыми на острых шипах, ощетинившихся им навстречу. Казалось, что не нужны ему чародейки, что они попросту отвлекают его, дразнят, мешают, и, когда они остались прижатыми ожившими корнями, все внимание свое он обратил на Цири.
- Глупое дитя, - иррациональная ласка звучала в его журчащем, переливающемся стрекотом насекомых в высокой траве, голосе, - конец ближе. Белый Хлад уже вступает в свои права, и ты не сможешь его остановить. Ты же всего лишь человек, но в крови твоей сокрыто могущество. Отдай ее мне - я знаю, что надо сделать. Ведь я дарую жизнь, я отбираю жизнь, я дам этому миру то, что он заслуживает - буйство жизни, в которой не будет места ни одному человеку, эльфу или другому двуногому существу, потому что вы! Вы со своей жаждой к большему, вы со своей жадностью рушите все, истребляете!
Пока он говорил, извилистые корни ухватили Ласточку за запястья, сжимая до боли, заставляя бросить меч, обвили ноги, не позволяя сдвинуться, обхватили тисками талию и поползли выше, оплетая ее. Старый Король, выглядящий ныне, как леший, скалил волчьи зубы, торчащие из человеческого черепа, в глазницах которого порхали светлячки.
- N’aen gwadu'r, Luned aep aen hen ichaer, - урчало существо, вознося руки-ветви к рушащемуся из-за корней потолку хаты, - te farw'an hennu, n’aen diwethaf.
Корни не останавливались, они росли и росли, словно вырвались из своего земного плена и теперь тянулись вверх, выше и выше, пытаясь заполонить собой все, задушивая любую мебель или живых существ, которые могли бы противостоять взбесившейся зелени. Вся утварь в доме кузнеца была поглощена корнями, стены разлетелись в пух и прах, а крыша не обвалилась и не погребла их только потому, что ее поддерживали корни. [icon]http://funkyimg.com/i/2qkGT.png[/icon][nick]Старый Король[/nick][status]последняя искра[/status][info]Раса: древнее божество[/info]

…веяло древним, могущественным, диким. Удержать это было невозможно; пожалуй, они уже даже и не пытались, и сейчас стоял вопрос, как из этого всего выбраться при своём, по возможности, не потеряв никого из присутствующих. При всем своем чародейском эгоизме Шеала совершенно не хотела терять Цири. А она меж тем казалась самым уязвимым звеном в их цепи – порывистая, молодая, не владеющая толком магией, только мечом. Несмотря на все прочитанные бестиарии, понятия не имеющая, что происходит – хотя, наверное, о подобных событиях никто и никогда не писал, потому что… было некому.
Ну, в таком случае стоит прервать добрую традицию. Взгляд исследователя почти рефлекторно, чуть отстраненно подмечал детали, скорость роста побегов, изменение тканей, уровень магического фона – тот был таким, что не удавалось дышать глубоко, а где-то под ребрами засел тошнотный и скользкий ком - пока руки магички пытались удержать то, что держали. Безуспешно, кажется.
И не была Цири среди них слабым звеном: то, что пришло на место кузнеца, отмахнулось от их магии так, словно она была облаком мошкары, зависшем в тягучем и холодном закатном воздухе, отмахнулось с досадой и едва ли заметив попытки атаковать себя.
Именно мухой чувствовала себя Шеала, когда её подняло в воздух и подбросило – выворачивая кисти в сложных пассах, рискуя свихнуть пальцы, она всё равно не справлялась с тем, что творилось тут. Мухой, схваченной болотной росянкой, прилипшей на янтарную смолу осой, не могущей даже ужалить.
Так вот как чувствуют себя люди в её собственных руках, занятно.
Ужас и страх придут позже, сейчас осе следует отчаянно быстро думать, как справиться с этим всем – ничего, никто ещё не погиб, пусть они с Филиппой обездвижены, они ещё способны мыслить, а значит, способны действовать. Как чародейки. Лучшие чародейки, чьим оружием является не только магия, но ещё и разум.
Тот, что «даровал жизнь и отнимал её», несомненно, был намного могущественнее любого мага этого континента, и им даже не следовало мечтать победить его в открытом бою, не следовало и мечтать, пожалуй, просто его победить – вдвоем, без подготовки, без артефактов и исследований, - но, быть может, удастся добиться чего-то ещё?
С благодарностью кивнув – впрочем, этот жест едва ли дотягивал до подобающего даже самому примитивному этикету акта благодарения – Шеала сосредоточилась, проклиная этот день и всё, что в нём происходило. Руки всё равно, несмотря на нежданную и неожиданную помощь, дрожали.
Твари нужна Цирилла, её кровь и её способности, прямо сейчас – следовательно, её требовалось отвлечь от Цириллы. Возможно, её кровь и способности позволят ей в таком случае выжить. Шеала, как ни крути, тоже была той ещё тварью и даже перед лицом смерти не собиралась отдавать что-то, что по праву считала своим, особенно если это была девочка, которую она год назад брала за шкирку, как котёнка – и вообще, слишком много сил было уже на это потрачено, чтобы разбрасываться ими вот так, попусту.
Следовательно, нужно бороться. Жалкое утешение как для тех, кто понятия не имеет, как это сделать?
- Время таких, как ты, давно прошло, - сплевывая кровь, произнесла чародейка, - и не засунул бы ты свою мудрость в…
Она использовала всё свое знание старшей речи, грамотно подобрав несколько неологизмов и отчаянно надеясь, что сможет отвлечь внимание существа на себя – тогда, возможно, Цирилле удастся ускользнуть, и тогда он не сможет контролировать всё, и тогда они c Филиппой получат возможность разобраться тут со всем.
На самом деле почти никто не мог контролировать всё. Поэтому следовало лишь дождаться удобного момента.

"Хорошая попытка, Шеала", - думала Филиппа, чувствуя, как во рту становится солоно, а по губам стекает тонкая струйка. Жарко. Очень жарко, хотя должно быть холодно, а от переизбытка магии становится душно, она давит, как вода, если забраться глубоко-глубоко в море. Они - мелкие, жалкие рыбешки, привыкшие плескаться у самого края воды, встретились с настоящим монстром, и все, что им остается - отчаянно трепыхаться, пока чудовище наиграется и раздавит их окончательно. Раздавит, если сможет.
Если.
Филиппа оскалилась. Ей вдруг вспомнился Вильгефорц - почти столь же опасная, пусть и не столь эффектная тварь, скрывающаяся под личиной обычного чародея. Выскочка и редкостный мерзавец, умеющий, черт бы его побрал, притворяться, он умел еще и болтать - черта, присуща многим чародеям. Что он говорил о магии? Что-то, что показалось в то время напыщенным, глупым и банальным - что-то такое... напоминающее глупые баллады или детские сказочки о волшебных бобах и добрых феях, что не только магия живет в чародеях - чародеи живут в магии, всегда, даже после смерти.
Идиотизм.
Но теперь их утягивало на дно - маленьких рыбок, едва-едва выдерживающих давление, и этому существу не требовалось экономить - в его распоряжении были почти неограниченные запасы, оно расшвыривало энергию направо и налево - и зачем ему какая-то девочка? Хотя, учитывая тот фокус, - Филиппа даже не удивилась, ей некогда было удивляться, - то, может, и есть смысл.
Отдавая последние силы Шеале, она думала о рыбках. Рыбка не сможет выпить слишком много воды - ее разорвет. Чтоб впитать больше, рыбка должна стать морем.
Чародейка выпрямилась, насколько позволял щит, протянула руку, и ее пальцы с длинным, идеальным маникюром вцепились в один их ростков, ловя сияющую жилу, вытягивая энергию. Руку почти сразу свело судорогой, зубы скрипнули, а внизу живота скрутило так, как не скручивало даже во времена первых занятий магией в далеком-далеком детстве. Тем не менее, крик Цири Филиппа, вновь согнувшаяся и напоминающая теперь самую настоящую ведьму, услышала. Всплеск раздражения, - нашла время терять свои игрушки! - легкое движение рукой, и бесполезная железяка скользнула по полу к ведьмачке. Сила потекла через чародейку, по штанам тоже что-то потекло, возможно даже кровь, хотя Филиппа и сама не знала, какой из двух возможных вариантов предпочла бы, ее лицо, потное, с налипшими волосами выражало только отчаяние и ярость.
- Получай! - крикнула она, но сила пошла не обратно к монстру - сила пошла к Шеале. - Портал! - крикнула Филиппа. - Мы должны убраться.. мы все... ииииии!
Это был тонкий, очень тонкий визг. Тонкий визг женщины, которая за все триста лет своей жизни еще никогда так не визжала.

В такие мгновения кажется, что всё делаешь очень медленно. Пальцы разрезают сгустившийся воздух, как воду, поразительно неспешно – малейшая ошибка в любом такте, и придется всё делать сначала. Отданной силы мало, зато очень много холода, крика и необходимости что-то сделать.
Раз – она смотрит на оседающую Филиппу, побледневшую, как известковая стена – чародейка, кажется, потеряла сознание.
Два – по затылку бьет необычайно холодный даже для этой зимы ветер, такой, что кожа немеет. Ветер едва не сбивает движение пальцев, а вслед за ним приходит странное ощущение потустороннего ужаса. Оно чужое – уж чародейке-то не знать. Свой личный ужас ближе и роднее, так что на чужой места не остается.
Три – огромные, полные тревоги глаза ведьмачки Цири, минутой ранее отозвавшейся на зов, попытавшейся их всех спасти и почти преуспевшей. Кто такие «они» и зачем им княжна? Впрочем, неважно – чародейкам она нужна больше, и это смахивает на неплохой повод побороться за неё. В конце концов, Шеала всегда возвращает долги, а они все тут, так вышло, немного друг другу теперь обязаны.
Волосы на затылке чародейки повторно зашевелились, электризуясь, и время вернуло свою скорость.
- Цири, руку! – рявкнула Шеала, выпуская из ладоней заклинание. Печать под одеждой ярко вспыхнула белым, крейденская чародейка рванулась вперед, чувствуя, что в лодыжке что-то хрустнуло.
Если она заберет отсюда Цири – и божество со своими лозами, и неизвестные преследователи, приволокшие за собой холод и ужас, останутся ни с чем. То, что все они настолько великолепны и владеют чем-то таким, что недоступно обыкновенной великой чародейке – так это ведь хорошо, это ведь означает, что банальные формулы и примитивные расчеты им не нужны, это значит, что ничегошеньки они не поймут.
Может, если бы это был обычный телепорт, даже они смогли бы поднять след, но телепорт обычным не был.

Все-таки из-за спешки немного не хватило точности – но повезло, что везде лежал снег и их с Цири не размазало о камни. Здесь, в Крейдене, непрестанно дул сильный ветер – но, отплевываясь от мгновенно набившегося в рот снега, Шеала размышляла о том, что это сейчас не самая крупная из их бед.
- Помоги мне встать, княжна. Кажется, я подвернула лодыжку. Нет, любая магия потом – повернись вон туда, к скалам, там будет проход. Если нам повезет и мы не замерзнем, через несколько часов удастся спуститься к деревеньке.
Подумав, добавила:
- Пока мы нужны друг другу – я буду показывать дорогу, а ты меня вести, можешь рассказать о том, кто тебя преследует. Советов не гарантирую. Но можешь и промолчать – по правде, меня устроят оба варианта.

Когда чародейка с Цири исчезли, оставив в воздухе легкий запах гари, старый бог, отвлекшись на гостей и потому не успевший протянуть лозы, пригвоздив ласточку к стене, взвыл от досады. Он ничего не мог поделать. Чародейка, лежавшая на полу, вызывала досаду, но теперь она была пустой скорлупой без капли силы, и он не мог даже её выпить.
Старый бог снова издал вопль ярости и вышел из ставшего ненужным тела – из окон дома вылетела стая воронов, до полусмерти напугавшая добрый десяток жителей, пролетела сквозь кварталы, как раскаленный нож через масло и растаяла в воздухе, словно не было, на границе города.

Почуяв исчезновение старшей крови, охотники переглянулись. Они искали её, почти нашли, но сейчас ласточка упорхнула – и, несмотря на примитивность примененных методов, навигаторы не смогли взять след. Предводитель пребывал в такой ярости, что приказал обнажить клинки. В тот день охота унесла с улиц Новиграда столько людей, сколько не уносила уже множество лет – и кровавый Мидинваэрн получил ещё одну жертву.