Пожалуй, более изматывающей могла считаться только регенерация, и то – с натяжкой, хотя бы потому, что её объект большую часть времени провел без сознания. Щедрая порция обезболивающих добросовестно выполняла свою функцию, и к тому моменту, когда первый этап закончился, почти не болело – если не считать надсадной боли при вдохе и выдохе от натяжения стремительно зарубцовывающейся ткани. Если извлечь сожжённый наживую усилитель и провести еще два-три курса, наверное, даже не останется шрамов – но об этом Шеала не думала вовсе, первые секунды после возвращения в сознание будучи объятой совершенно животным страхом от осознания того, где вообще находится. Она помнила и об аресте, и об неудачном побеге, но это сейчас казалось не самым страшным, а вот пребывание в реген-капсуле…
Мать вашу, ну пожалуйста, пусть она будет не вергенской!
В стерильном безжизненном воздухе с чуть повышенным уровнем кислорода стыл запах медикаментов, собственная кожа казалась липкой то ли от пота, то ли от успевшей натечь крови; ей показалось, что капсулу едва ощутимо покачивает, но было ли это следствием того, что они куда-то летят, либо головокружений – она даже боялась предполагать. Если летят, причем подальше от AED-18-N – тем лучше, потому что императорская тюрьма в свете неожиданной опалы перед Филиппой представлялась злом несоизмеримо меньшим.
Давно к тому шло.
Давно собиралось, как гроза – мельчашие детали то тут, то там, мизерные укусы, неуловимые толчки вниз раз за разом, но Шеала наивно полагала, что всё ещё слишком полезна Сенату и Вергену как для того, чтобы быть сброшенной в бездну, однако вот – Филиппе выпала удача столкнуть её, не замарав собственные перышки, и она незамедлительно воспользовалась шансом, не забыв оставить прощальный подарок.В том, что имплант-усилитель сжигала именно она, у Шеалы отчего-то не оставалось сомнений – в свое время, помнится, её инициатива о строгом регламентировании использования подобных стояла Филиппе костью поперек горла. Изящная, понятная только двоим месть.
Лучше бы добила. Вышло б, наверное, милосерднее.
Мысли ворочались непривычно медленно - височный нейроимплант был заблокирован не иначе как с помощью заботливых вергенских спецслужб, и по сути, спасибо, что её в этой реген-капсуле вдобавок не связали, хотя такой метод глумления едва ли ухудшил бы ситуацию хоть на каплю.
Обстоятельства складываются так, что было уже наплевать.

Когда створки капсулы с шипением распахнулись, она не была готова, по сути, ни к чему – на побег, если он вообще возможен, не было сил, руки и ноги онемели и почти не чувствовались, на языке стыл привкус железа, и потому все, на что хватило чрезмерно самоуверенного бывшего сенатора – перевалиться через край, падая на колени, и закашляться, выворачиваясь в сухом бесплодном спазме, вызванном полученной дозой наркоза, и счастье, что ладони тоже ничего не чувствовали.
Далеко её явно не отпустят, разве что вот только перевернуться на спину - может, под прицелом, но на это тоже наплевать.
Потолок оказался незнакомым. Реген-капсула – тоже, абсолютно, а значит, она была не в когтях у Эйльхарт.
- Спасибо, - совершенно искренне, снова хрипло закашлявшись, произнесла Шеала в высокий черный потолок, обращаясь скорее к мирозданию, чем к кому-то конкретному (если он вообще тут был, в чем она вовсе не могла быть уверенной, поскольку после такого вмешательства в нейросистемы переводить взгляд с предмета на предмет было и сложно, и больно), - спасибо, мать вашу, что это не Верген.

«Крыса», ну конечно же.
Шеала, сделав еще два шага, обессиленно опустилась на стерильную узкую койку – необходимости держать осанку уже не было; по сути, её не было и раньше, но отчего-то – по личным, вероятно, причинам – она пыталась, а теперь, в мнимом одиночестве, без паники, но все же с вполне рациональным и объективно обоснованным страхом понимала, что всё бесполезно. Это та яма, из которой не выбраться. Крылья обрезаны, неба уже не увидать – что там было про обман империи? Только такие неудачники, как она, не сказав и слова неправды, имеют все шансы угодить в имперские застенки и провести там остаток жизни – если повезет и сотрудничество действительно получится выгодным, то даже в совершенно гуманных и стерильных условиях с возможностью раз в месяц выходить на улицу и дышать отравленным углекислотой воздухом. В том, что Филиппа, крупнейший лжец во всей современной истории Вергена, избежит любых санкций слишком уверенной в своих силах империи, она не сомневалась – уж как-нибудь извернется, сумеет разыскать для себя лазейку, подстроит так, что окажутся виноватыми все, кроме неё. Что бы сейчас Шеала ни рассказала. Какие секреты бы ни открыла «крысиному королю».
Всё бесполезно.
Выйдя из себя, она швырнула в голограмму стакан – изготовленный из небьющегося материала, как и почти всё вокруг, он укатился куда-то под стену, разбросав по сосновому лесу брызги воды так, будто недавно прошедший дождь оставил следы на оконном стекле. Возможно, подсказала хладнокровная логика, это последний лесной дождь в её жизни, если Филиппа разыграет все свои карты быстро и безупречно. В её незнание Шеала как-то не верила.
Хотелось расплакаться, но транквилизаторы, которыми ее накачала реген-капсула, не оставили шансов.

Под утро – если о какой-то смене времен суток вообще можно было говорить – когда подсветка комнаты стала чуть ярче, ей показалось, что кто-то мягко снял блокировку височного нейроимпланта и расспрашивал о тайнах и секретах сената. Не будучи уверенной в том, что это не сон и не бред, Шеала всё же совершенно честно поведала неизвестному спрашивающему – вслух - о том, что сенатор Эйльхарт предпочитает женщин, но сделала для посла вар Аттре невиданной щедрости исключение, что сенатор Виго не против связать свою жизнь с имперцем, если он будет достаточно высок, а её собственные секреты хранятся в втором, третьем и четвертом ящиках левой прикроватной тумбочки, но слабонервным туда лучше не заглядывать.
Потом, проснувшись второй раз и, судя по всему, окончательно, обнаружила себя на осмотре, при этом за спиной доктора маячили хмурые рожи вчерашних сопровождавших. Медик деловито жал пальцами в особо почерневшие места кожи над имплантом и прицокивал языком, вполголоса диктуя что-то голосовому помощнику. Шеала подумала, что было бы неплохо попробовать его сейчас придушить, просто ради спасения невинных имперских душ, которые наверняка плохо переносят настолько похабное зрелище, но после одного особо удачного тычка снова отключилась, в этот раз от боли.

Оставалась без сознания, судя по всему, недолго – солнце над иллюзорным лесом едва взошло, а завтрак, достаточно как для пленника шикарный, не успел полностью остыть. Еда не имела вкуса, и, как быстро оказалось, пользы тоже – лучше бы подавали питание внутривенно, ядовито заметила Шеала тогда, когда после нажатия кнопки действительно явился дежурный медик.
Её желание удовлетворили без особого энтузиазма.

Она не знала точно, сколько времени прошло – с равным успехом это могли быть как минуты, так и часы, потому что, накачанная сложной смесью лекарств, успокоительным, глюкозой, аминокислотами и эмульсиями, чувствовала себя невероятно отупевшей. О каких секретах и интригах уже могла идти речь, не представляла, но настойчиво просила аудиенции у господина коронера Его Величества, малодушно готовая даже уже врать про любые политические козни - просто для того, чтобы отвлечься от совершенно сводящего с ума чувства боязни замкнутого пространства, никогда раньше не преследовавшего её в собственном не в пример менее просторном корабле.
Вероятно, пассажиром быть действительно страшнее. Только тут уже глаза не зажмуришь.
- Доктор сказал, я хорошо регенерирую, тело на вергенских харчах выросло удачное, так что операцию можно провести уже завтра, - сообщила она, благопристойно сложив ладони на коленях и смотря куда-то в глубины леса, от созерцания которого неизменно возникало мерзкое головокружение.
Потом все-таки повернула голову, внимательно глядя на человека, обладающего тысячей полномочий. Вздохнула.
- Скажите, мне совсем нельзя выходить из этой каюты? Даже под присмотром? У меня нет никаких гарантий, кроме своего слова, но клянусь не устраивать бунт.

Шеала ничего не ответила – только по звуку поняв, что дверь закрылась, ещё добрую четверть часа не шевелилась вовсе, окаменев, до боли сжав кулаки и вогнав ногти в ладони. Мысли, за день спокойствия вроде как пришедшие в порядок, теперь снова мешались, цепляясь одна за другую в хаотическом порядке, и сильнее всего среди них выделялось чувство обиды. На саму себя – потому что, видимо, действительно разучилась разбираться в людях и утратила способность предугадывать следующий их шаг, и тем самым заслужила пребывание тут, да и последующую утилизацию тоже.
Даже мысленно не рискнула сформулировать свою отчаянную надежду на ответную вспышку: пусть наорет, ударит, выскажет все, что думает – только не уходит… вот так.
Да что уж теперь.
Пальцы вздрогнули и разжались – к этому моменту в каюте уже было по-ночному темно, и голограмма едва заметно обозначала свое наличие только чем-то вроде звездной россыпи за густой хвоей. Шеала наконец перестала жмуриться, вскинула глаза на эту жалкую имитацию неба, привычно пытаясь себя успокоить, и мысли утекли в другое русло, не менее тревожное: смысл поведанной о туманниках информации постепенно укладывался в голове, и от осознания перспектив с каждой минутой становилось всё тревожнее. Всё, произнесенное словно бы невзначай и с такой залихватской ленцой – «мы же бравые пилоты, самая оторванная часть войск, нам по колено даже глубокий космос и по хер любые самые страшные его чудовища» - казалось невероятно жутким, требовало дополнительных вопросов и уточнений, которые в пылу выяснения личных отношений Шеала эгоистично не задала, и теперь имела полное право себя за это проклинать. Также вопросы вызывал тот факт, что с туманниками, как оказалось, было возможно бороться так просто – а вот кстати, Филиппа об этом знала? Было ли это частью её плана? Не кусает ли себе сейчас локти, сдав Верген так просто?
Ведь теперь, после раскрытия своих лежавших на поверхности тайн, он уже не останется прежним – большинство благ и привилегий попросту исчезнет, а сенат станет марионеточной декорацией, красивой традицией из числа уже отживших свое, но забавы ради оставленных для туристов. Украшением клумбы под названием «Верген», на которую имперцы будут возить на каникулы своих детишек – примерно до того момента, как воздух на нём не станет таким же, как и в метрополии.
Нет, у Филиппы наверняка есть пути отступления. Для себя лично, разумеется - потому что о благе окружающих она думает только в контексте личной выгоды.
Еще с полминуты глядя на хаотично разбросанные по цифровому небу звезды, Шеала взъерошила затылок, тряхнула головой и решительно шагнула к сенсору разблокировки дверей.

Как и следовало ожидать, на военном корабле достаточно строго соблюдали распорядок, потому в коридорах, приглушенное освещение которых лишь схематичным бледными линиями очерчивало планировку, никого не было. Её надсмотрщики, разумеется, не спали – синхронным движением качнулись вперед, стоило ей выйти.
Шеала кротко попросила:
- Проведите меня к капитану ван Баккер, если это возможно.

В попытке предугадать поведение Петры она не ошиблась – понятие «отбой» капитан воспринимала как личное оскорбление, то ли вслед за своим начальством выспавшись днем, то ли из принципа, но это в любом случае сейчас было кстати.
- Чего надо? – недружелюбно спросила она, но Шеала догадывалась, что без разрешения обитательницы каюты её бы сюда не допустили.
- Пять минут на планшете без коннекта с имплантами. Без выхода в сеть, мне нужна только свежая навигационная карта пятого и шестого секторов. Не старше вчерашних суток.
- С хера? - Петра, почему-то не удивляясь, наклонилась и принялась шарить где-то под койкой, - на, держи.
- Хочу полюбоваться на звезды напоследок, - Шеала приняла припыленный агрегат, на котором капитан что-то щелкнула, как величайшее сокровище, села прямо на пол у стены, где и стояла - сжав рамку коленями, крутанула обеими руками проекцию, прикидывая, откуда нужно начинать искать.
Петра хмуро наблюдала за всеми действиями, подперев лицо ладонями.
- Отправите лог моих действий всем, кому потребуется.
- Ага, побежала.
Разыскав то, что ее интересовало, Шеала долго с прищуром смотрела на блеклую точку, обозначенную символом α и весьма не соответствующими этому символу цифрами, потом скользнула по карте дальше, разыскивая могущие представлять интерес системы. В самом конце поисков вернулась к Вергену и взглянула на индексы, стоящие рядом с HP-438.
- Саския гаснет, верно? – полуутвердительно произнесла она вслух.
Петра пожала плечами и кратко охарактеризовала, где она видела Саскию и Верген в частности. И совершенно неожиданно закончила с чем-то, что в её исполнении могло сойти за сожаление:
- Но цветочки жалко, конечно.
После короткого, но тягостного молчания Шеала вернула планшет и спросила:
- Выпить есть?
Выпить у Петры было – она даже не стала кратко формулировать глубину хреновости этой идеи, просто отобрала флягу, когда посчитала нужным.
- Док мне башку скрутит, если операция сорвется. Он специально с вечера не пил, чтоб руки не дрожали, - пояснила она.
Шеала даже не стала думать, в какой степени это было шуткой – наверняка более чем полностью, потому что здесь действительно каждый считал себя частью Империи и неукоснительно соблюдал правила. На строгой дисциплине она и зиждилась, и то, что Петра рискнула их нарушить, заслуживало глубочайшей благодарности. Которую Шеала и выразила, в ответ получив витиеватое предложение валить куда подальше, но это даже звучало не обидно.
- У меня есть некоторые соображения, - осторожно сформулировала вергенка, уже выходя за двери каюты, - всего лишь теория. Но передайте, пожалуйста, капитану-командору Арфелу, что завтра после операции я хочу ей поделиться. Пусть вызовет к себе, заглянет сам… или пришлет секретаря.

Из операционной Шеала вышла собственными ногами – в основном, конечно, благодаря сервоусилителям экзоброни, которую её утром попросили надеть, мотивируя распоряжением о повышенном уровне угрозы. Тогда это показалось насмешкой, а сейчас виделось удачным вариантом, потому что на одном только раздражении и упрямстве далеко не уйдешь, да и в целом хирургическое вмешательство она перенесла - относительно - плохо.
- Сходите в корабельные оранжереи, - то ли утонченно издеваясь, то ли искренне советуя, что ещё хуже, порекомендовал ей медик перед тем, как отпустить, - они напомнят вам о доме, а хорошее настроение – залог успешного выздоровления.
Он, кажется, с вечера все-таки пил, либо же по жизни отличался некоторой отстраненностью от реалий окружающего мира.
- А скажите, - спросил он напоследок, рассматривая фрагменты сожженного импланта с таким видом, будто наблюдал редчайшую гангрену и находился на пороге открытия, - зачем были использованы такие площади?
- Мы в нашем плодородном Вергене любим подчеркивать плодородие, - отстраненно ответила Шеала, - особенно если речь идет о национальной безопасности.
Оставив доктора раздумывать над этим откровением, и не поясняя больше ничего – на рассказ о том, как так получилось, что вместо пары квадратных миллиметров в случаях имплантов-усилителей использовались квадратные дюймы, можно было потратить часы - она и вышла.
И, если возвращаться к текущему моменту, то прошла совсем недолго, споткнувшись о наличие ожидавших. Пребывание тут господина коронера удивило её больше, чем присутствие Петры, хотя казалось бы – сама просила об аудиенции, и очевидно, что из остаточного уважения к вчерашней щедрой порции её безосновательной паранойи он может быть достаточно вежлив, чтобы выслушивать все её подозрения и бредовые идеи лично.
Вовсе не потому, что он так хочет - а просто из соображений интересов империи.
Может, даже заставляя себя.
Психика после такой порции медицинских вмешательств становилась ещё более расшатанной, потому Шеала буквально заставила себя прекратить бесцельно обижаться, усилием воли подавила раздражение вместе с приступом тупой, не имеющей права на выход – и выхода вообще - злобной тоски, и спустя несколько мгновений паузы очень ровно произнесла:
- Добрый день, господин Арфел, добрый день, госпожа ван Баккер. Всё прошло удачно, благодарю за участие империи в вопросах безукоризненности моего здоровья. Господин Арфел, я бы хотела с вами поговорить, для этого потребуется место с полноценной проекцией навигационных карт. Это не займет много вашего времени.
- Ну, - сказала Петра с явным сожалением, - я пойду.
Звучало как "идите в жопу", но Кадваль, к этому моменту принявший достаточную дозу универсального транквилизатора ван Баккер, только кивнул обеим сразу.
- Иди. Не стоит благодарностей, госпожа Танкарвилль.
Звучало, как... ну, в общем, очень в стиле удаляющейся Петры.
Благодаря постигшему его спокойствию встать и выпрямиться оказалось сложнее: нужно будет запросить детоксикацию, отстраненно думал Арфел, чуть позже, и дозу стимуляторов. Надо же было так увлечься.
Последнее, впрочем, не удивляло. не будь под рукой фляги, он бы механически делал что-нибудь еще. Ковырял пластину экзоброни, например. Или собственные пальцы - был момент, когда его из-за этой привычки чуть не отправили на реабилитацию с последующим пересмотром результатов медкомиссии, но кое-как удалось доказать, что это просто дурная привычка, а не посттравматический невроз.
Просто следовало помнить, что механические действия никогда не доводят до добра.
- Следуйте за мной.
Сфокусированному до болезненного спазма взору Арфела его каюта казалась чем-то, вроде проекции на капитанском мостике, точно так же полная скоплений звезд, который при ближайшем рассмотрении оказывались стенами текста - рапортов, писем, отчетов об исследованиях, парой записок и одной жалобой.
Кадваль споткнулся о чашку с кофе и тихо выругался - его, наконец, отпустило от тоскливого иррационального ужаса, который он переживал там, под дверью, а это само по себе тянуло на хорошую дозу алкоголя.
- Располагайтесь, - сказал он, отмахиваясь от "вкладок", - Аграт, убери всё.
Шеала на всем пути к каюте была преисполнена желания всем своим видом выражать чрезвычайно вежливое стремление не отягощать собственным присутствием, говорить кротко и только по делу, и ни единой лишней минуты не обременять жизнь господина коронера своими фантазиями. Но тяга к трепке нервов успешно проиграла милосердию: глядя в лицо капитана, ей сейчас было сложно убедить себя в том, что этот противник требует выматывающего подхода и, вообще, что он заслуживает настолько скотского отношения. И потому, совершенно ожидаемо, ничего не вышло.
Потому она без возражений села, прикрыв глаза на несколько секунд – тупое жжение под ключицами не спешило угасать, и, как объяснил ей медик, еще какое-то время так и будет. Терпеть следовало как минимум до второго курса регенерации, но она не спешила страдать из-за того, что он начнется не сиюминутно – жжение очень успешно перекрывало боль другой природы, и можно было почти успешно продолжать врать себе и закрывать глаза на очевидные вещи.
К примеру, на то, что, оказывается, она не имеет ни капли гордости, и ради того, чтобы на какие-то жалкие пять минут всё стало, как раньше - когда между ними стоял только бледный призрак этих «культурных различий», над которым оба посмеивались – готова умолять, просить, плакать, встать на колени, признаваться в чем угодно для того, чтобы получить возможность просто положить голову на плечо.
Но, конечно, гордость у неё на самом деле есть, а время, когда у нее было ещё и право и на прямые просьбы без реверансов, и на намеки, безвозвратно ушло.
- Я немного поразмыслила над тем, что вы мне сказали, и в голову пришла одна идея. Не уверена, что из этого что-то получится… Но, может удастся проверить без особых растрат. У Филиппы уже очень давно, ещё раньше, чем началась война, позывной - «Сова». История умалчивает о том, как так получилось, но сопоставив несопоставимые факты и глянув на них под новым углом, я решила проверить дурацкую пословицу о том, что если хочешь что-то спрятать – прячь на видном месте. Шутка вполне в её духе, а может, оттуда и пошло, кто уже скажет… Словом, я считаю, что у неё база именно в этом созвездии, но где точно – даже не берусь предполагать. Петра вчера любезно позволила глянуть в карты, и выяснилось, что альфа Совы почти потухла - уже достаточно давно, но благодаря расстоянию и умелой информационной работе мы как-то не придавали значения этому факту. Так что можно предположить, что следы идут оттуда, либо же туда тянутся. Вдобавок - это уже исключительно теория, но я бы на месте Филиппы подготовила себе полигон для того, чтоб где-то скрыться. Впрочем, - она осеклась, - простите. Наверное, остальные соображения стоит изложить в формате фантастического романа, это даже в моей голове звучит как бред. Что делают туманники после того, как звезда гаснет? Остаются там существовать? Мигрируют в другое место?
- Остаются, - сосредоточенно отвечал Кадваль, собравшийся мгновенно и без всяких стимуляторов, - они ведут себя, как насекомые. Пчелы, наверное, потому что потом рой делится и тот, что отделился, ищет новую систему. Не знаю, что вы имели в виду, говоря о степени доверия, но мы тоже о них ничего не знали, пока я прямо не спросил у Его Величества. Он, надо сказать, полагал, что эта зараза давно исчезла, и очень удивился, а теперь все бегают, как ужаленные, потому что... они стали вести себя странно.
Он потер висок - кое-как пережив эту речь на ногах, опустился в кресло, наконец, и понял, что сделал это зря.
- Аграт, передай сделанную запись по первой линии, прямо сейчас.
Следовало, наверное, что-то еще сказать, но он понятия не имел, что - все слова, которые у него находились, не имели ровно никакого смысла после услышанного, а оно столько раз эхом прозвучало в ушах - и ведь надо же, казалось бы, чего удивительного? И почему вообще важно? - что лишило смысла почти всё остальное.
Молчание затянулось.
- Знаете, госпожа Танкарвилль, - тихо сказал он, глядя в сторону, - я всегда гордился тем, что Его Величество считает меня другом. Не говорил об этом, но гордился. Как и тем, что я никогда не пользовался этим. Это позволяло мне спокойно смотреть в лицо людям, считающим меня выскочкой - а таких большинство. У меня было право на просьбу без объяснений, с тех пор, как - ну вот, я рассказывал вам эту историю - но только на одну. Не подумайте, я не хочу, чтобы вы считали себя обязанной. Я хочу, чтобы вы могли продолжать ненавидеть империю и все, что с ней связано. Где-нибудь подальше от меня, но живой и невредимой. Я использовал это право, теперь я и в самом деле выскочка и как там еще. Хуже всего то, что я совершенно не понимаю, почему всё это сделал. И зачем вам это говорю. Спасибо за ваши теории. Хотите, я провожу вас обратно?
Шеала собиралась методично ответить на каждый из заданных вопросов согласно хронологическому порядку, поясняя некоторые вещи и добавив пару дополнительных кратких предположений: одно другого хуже, они мгновенно формулировались где-то в оставшемся чистым уголке сознания вне зависимости от желания владелицы; но молчала, сжав пальцы.
Смотрела.
Соглашайся, Шеала, это самый безошибочный вариант. Главное – ни одного лишнего слова, и тогда все будет хорошо.
- Нет, не хочу, - ответила она.
Чего бы ты ни хотела на самом деле, что бы ни испытывала – теперь, после этих слов, это всё может быть воспринято только как бездарно пошлая (и оскорбительная своим существованием в принципе) попытка как-то нелепо отблагодарить. Как манипуляция в вергенском духе.
Как ложь.
Она смотреть в сторону попросту не смогла.
- Очень жестоко с вашей стороны сказать мне об этом. Теперь я обречена жить, не имея права поблагодарить. Потому что заставила вас пораниться о глупость и иллюзии, мои и ваши, и не могу позволить себе даже подумать о том, чтоб чем-то подобным ещё раз причинить вам боль. Гордыня диктует мне сделать вид, будто не понимаю, почему вы так сделали, и уйти, а сердце велит упасть на колени и просить прощения за то, что вы так бездарно потратили свой шанс, потому что я этого не заслуживаю. Если бы моя жизнь – лгуньи и преступницы – чего-то стоила, я бы могла хотя бы отдать вам её, потому что негоже ей разделяться с душой. Простите за это всё, и за внезапное откровение - тоже не знаю, зачем вам это говорю… Хотя нет – все же лучше, если вы будете знать. Я не хочу, не смогу, и не буду жить где-то подальше от вас после всего этого. Буду искать любой возможности вас повидать, пока у меня не закончатся все мысли, теории, знания и способы предавать Верген и сенат, а потом, наверное, закончусь. Лучше вышвырните меня за борт сейчас, это не восстановит ваш статус, но по крайней мере избавит нас обоих от лишних размышлений. Если вам станет легче – я себя ненавижу за то, что поставила вас в это положение.
- Я не собирался вам говорить. Простите.
Хотелось верить, что эта жуткая тоска стала сильнее потому что вырывается с корнями, и дальше будет легче, но на деле никто из них не знал, что нужно, чтобы стало легче.
- Я просто слишком хотел, чтобы вы ненавидели меня чуть меньше. Не понимаю, как это вышло, не знаю, из чего выросло, что там, я даже не могу сказать, что это такое. Вам не нужно просить прощения у меня за мои собственные выборы, это, в конце концов, оскорбительно, я бы вызвал вас немедленно, не будь дуэли запрещены... простите, это дурная шутка, и я потерялся.
Потерялся, и нашел себя стоящим на коленях у собственной кровати - как раз, чтобы смотреть в лицо вергенской "гостье".
- Я думал, - ровно сказал Арфел, - что мне хватит знать, что вы живы. А теперь я думаю, что если за вами закроется дверь, я умру. Что это? Я сошел с ума?
- Нет. Просто у вас тоже есть сердце.
Она опустилась следом на пол - осторожно, не отрывая взгляда до тех пор, пока не стала снова смотреть снизу вверх, потом опустила ресницы и прикоснулась щекой к закованному в броню плечу.
Очень-очень тихо сказала:
- Это такая дрянная штука, Кадваль, из-за которой постоянно больно, и будет только хуже. Я очень надеялась, что ее нет хотя бы у одного из нас. Или, хотя бы, не при таких обстоятельствах…
Будет только хуже.
-…и не могу даже молчать о том, что продам душу дьяволу за то, чтобы - хотя бы - закрыть дверь на минуту позже. Без раздумий отдам обе руки за то, чтобы вы снова ко мне прикоснулись. Я могла бы знать, что делать с Вергеном, советом, вашим императором и собственной свободой, но даже не знаю, что делать с собой. Я не знаю, что делать. Я несу вам беду, но не могу уйти. Умирать не так больно, как терять сердце.
- Какая-то глупость это ваше сердце, - бессильно сказал он, очень осторожно прижимая ее к себе. От ощущения прохладных и гладких прядей под пальцами, от горького запаха - теперь уже лекарств - вдруг стало больно дышать. Безумие какое-то, не менее бессильно думал Кадваль, так не бывает, рассудок и здравый смысл диктуют, что эта болезнь не настигает после жалкой недели - чуть больше? - знакомства и одной неплохо проведенной ночи. Пламя, думал он, споря с очевидным, я не знаю об этой женщине ничего.
Очевидное говорило: того, что знаешь, хватит.
- А я не могу отпустить вас. Может, представим, что это я дьявол? Отдайте мне вашу душу, и ваши руки тоже - я обещаю оставить их на месте, и за это охотно дам вам то, чего вы хотите. Отдайте мне себя и возьмите меня взамен, потому что я тоже не знаю, что делать с собой.
Слова превращались в лихорадочный шепот - болезнь, как есть, помешательство, и вот он уже ловит губами зачастивший пульс на золотистой шее, не решаясь на большее, но с ощущением, будто мучился жаждой и нашел, наконец, воду.
- Дурацкая сделка, ведь все это и так было вашим.
От волнения так перехватывает горло, что не получается даже вдохнуть – сейчас я проснусь, подумала Шеала, и это окажется всего лишь видением, воспаленным желанием измученного сознания; сейчас открою глаза и очнусь на операционном столе.
Она открывает – с ресницы падает одинокая слеза – но, видимо, нахлынувшее сумасшествие слишком милосердно, потому что ничего не меняется, ничего не исчезает.
- Я согласна.
И она вправду отдает свои руки дьяволу, потому что перестает хоть как-то контролировать происходящее.
Это не напоминает ничего, что вообще хоть когда-то с ней происходило, и даже ничуть не походит на то, с чего все началось у них двоих – полное и обреченности, и какой-то отчаянной надежды, наполненное горечью и облегчением, лихорадочное, лишающее и воли, и последних сил, оно сейчас захлестывает резко и неожиданно, как взбесившийся океан - и дно уходит из-под ног. Больше не чувствуя боли, Шеала сдергивает с себя пластины экзоброни - как чешую, или, может, как кору – только чтоб он решился на большее
…или хотя бы просто побыл рядом ещё немного.
Ловит каждый чужой вдох, как ценность, потому что слишком хорошо поняла, насколько без этого тяжело; любая болезнь скоротечна, любой бред конечен, но совершенно все последствия стоят того – и потому отчаянное усилие рывка спустя мгновение превращается в отчаянную же нежность дрожащих пальцев, когда она прикасается к тому, что ей отдали.
Что с вами-то делать, я знаю.
Не рухнул тогда, но чуть не упал сейчас - едва удержавшись на краю бездны, потому что кто-то должен.
Да и удержался ли? Не иллюзия ли это? Он вдохнул, а выдохнуть забыл - настолько всё было иначе, и в этом последнем прикосновении, как в центре шторма, была такая тишина, что громче любого крика, сильнее любого ветра, и перед ней он был беспомощен, и одновременно не мог себе этого позволить. Может, потом, когда она снова станет золотой и грозной, а не брошенным осколком янтарного льда, но сейчас...
Всё должно быть не так.
Тогда он взял ее в руки, освобожденную от своей коры, все еще задыхаясь от непрорвавшегося - его экзоброня складывалась с тихим шелестом в несколько компактно собранных пластин - прижал к себе, так осторожно, будто этот янтарный лед вот-вот мог растаять, укрощая эту больную бурю, которой совсем нельзя сейчас подниматься, которой совсем неожиданно нужна скала, чтобы об нее не разбиться.
Для защиты, которую она не привыкла ни просить, ни получать.
Для спокойствия, которое не умела принимать.
Гладил по голове, целовал мокрые ресницы, осторожно касался губами заострившихся скул: сейчас она казалась такой маленькой, что это самое проклятое сердце, которое, оказывается, есть, чуть не разорвалось.
Ничего вслух не обещал.
Кажется, и так все было понятно.

- ...ну теперь я хотя бы понимаю, в чем дело, - голос, наполнивший каюту, упал на них одновременно с сообщением Аграт:
- ...Установлена связь по первой линии...
- Ваше Величество.
Ни телепатом, ни даже эмпатом Кадваль не был, но его привычно размазало по всем доступным поверхностям от этой тени присутствия. Рук, впрочем, не отпустил, и даже не пошевелился, тем более, что по ту сторону насмешливо добавили:
- Не вставай. Здравствуйте, госпожа экс-сенатор.
Должно было быть неловко, но отчего-то не было.
Шеале – было. Впрочем, этап попыток забиваться в темный угол и сбегать куда подальше ото всех страшных и властных людей она пережила уже слишком много лет назад, потому в этой неловкости почти не было примеси страха, разве что (что уж там) капля досады.
И, может, немного опаски за возможные последствия для господина коронера.
- Здравствуйте, Ваше Императорское Величество, - очень тщательно артикулируя, произнесла Шеала, невольно чуть вздернув подбородок, но тоже не пошевелилась.
Выпестованное многими поколениями генетических вмешательств и многолетними тренировками сознание, сейчас защищаемое заблокированным имплантом, все равно оказалось потревожено - словно слишком тонкий для выхода в океан парус, тронутый первым порывом зарождающейся бури. Она знала про императора Нильфгаарда не слишком много – как и все те, кто находился не под его протекторатом (а может, как и вообще все), со свойственным опытным людям цинизмом считала большинство сведений нелепицей и байками - но сейчас отчетливо и остро понимала, что, возможно, где-то в этом просчиталась. Любой другой человек, посмевший прервать их двоих, рисковал получить как минимум разбитую голову, а тут на тебе - даже мысли не возникло.
Но, может, так станет намного проще, потому что все они прекратят разыгрывать сценку «испорченный коммуникатор», особенно если ей дадут право задавать вопросы. Лезть с ними, впрочем, не стала, только с немым вопросом подняла глаза на капитана, опасаясь снова что-то испортить.
Капитан постарался сделать успокаивающее выражение лица, которое бы пояснило, что все хорошо. Ну, может, действительно неловко, но лучше так.
- Я пытался решить проблему иначе, - сердито сказал он, - и у меня есть еще причины.
- Насколько я тебя знаю, - зевнули с той стороны, - тогда твое решение выглядело бы как "сжечь всех к чертям", и я бы даже не возражал, хотя, как верно заметила капитан Баккер, цветочки жалко. Однако же, это к лучшему. Я прослушал вашу версию, Шеала, и вот, что я хочу - я хочу Филиппу Эйльхарт живой. С сопровождением в виде доказательств и подробного отчета о ее деятельности. Можно в хорошей компании. Вопросы, предложения?
Шеала помолчала несколько секунд, собираясь с мыслями. Неслышно вздохнула, как перед прыжком в воду с высоты.
Выпрямила спину.
- Верген имеет своих людей в империи. Корабль Филиппы собран с заимствованием ваших технологий, я могу предоставить доступные мне технологические карты модификаций, чтобы упростить возможность пеленга и взлома, и разрешить доступ к собственному, почти аналогичному борту, обход защиты которого в противном случае может занять время как у ваших специалистов, так и у Филь. Для изучения. Вдобавок, если я верно понимаю её образ мышления, госпожа Эйльхарт озабочена не столько благом Вергена и сената, сколько своим собственным – потому считаю, что у нее есть запасной вариант. Возможно, она разыскала способ, каким образом «выкурить» туманников из некой отработанной ими системы и обратить вспять все изменения. И тем самым подготовила плацдарм для переезда для себя и особо приближенных к ней особ, натравив рой на нас и на вас. Не удивлюсь. Также у меня, как у бывшей главы национальной безопасности, есть пожизненный днк-доступ к сведениям о количествах особ… понесших наказание, и если моя догадка о существовании дополнительных технологических линий верна, то речь идет о том, что она на своих заводах использует дополнительные ресурсы. Рабов. Не с Вергена. Это теория, и её можно проверить – в случае, если найдутся хоть какие-то зацепки, можно будет говорить о возможности получения доказательств.
В каюте повисла физически осязаемая, плотная тишина с легким оттенком озадаченности, исходившей сразу с двух сторон.
- А вы, Шеала, по мелочам не размениваетесь, - хмыкнул Император. Кадваль невольно поморщился: когда Его Величество начинал испытывать эмоции, становилось особенно тяжело, - с роем, я думаю, всё гораздо хуже - возможно, она тому причиной, но вряд ли рассчитывала на такой эффект. Капитан Арфел вам расскажет, я не сомневаюсь. Остальное имеет смысл. Просветите меня о причинах такой готовности помочь? И заодно, чтобы два раза не ходить - на что вы рассчитываете взамен?
Шеала ответила совершенно честно:
- Филиппа меня предала, хотя я верно служила интересам системы. И продолжаю это делать и сейчас, потому что прошу у вас взамен защиты для Вергена. Не для себя, сената или персоналий. Я рассчитываю на неизменность условий договора по части охраны нашей системы - лесов, океана… цветочков. Те, кого Империя считает преступниками, пусть понесут наказание, справедливо это или нет – решать не мне, но всё остальное не виновато в нашей глупости и должно остаться в том виде, в котором пребывает сейчас. Ещё… - она запнулась, но потом твердо закончила: - я рассчитываю на то, что капитан Арфел не получит после случившегося никаких взысканий. Что бы ни было причиной дисциплинарных или любых других нарушений, виновата исключительно и целиком я, прошу это признание учитывать.
- Ну то есть, - развеселился Деитвен, вызывая у капитана Арфела новый приступ головной боли, - вы не просите ничего, потому что это подразумевалось. А для себя что-нибудь хотите, пока мне интересно? Не люблю бескорыстных, мне одного хватит, так бесит, просто не поверите.
Кадваль даже не нашел в себе сил сочинить в ответ какую-нибудь гадость, только поднял глаза к потолку.
- Там туманники, Верген, шпионы, а вы шутки шутите, - укоризненно заметил он, - потому что вас попросту развлекает этот разговор и больше нипочему, вы пришли посмотреть на нас и палочкой потыкать, удовлетворяя свое хренатысячелетнее любопытство. Я не прав?
- Не на вас, что я в тебе не видел. Но вопрос в силе. Шеала?
Шеала сглотнула.
«Никогда и ничего не просите, никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас».
- Возможности спокойно жить, мессир.
- Понятно, всё-таки двое. Вы не с тем связались, королева, чтобы просить покоя, но пусть будет так. Займитесь этим делом.
Кадваль откинулся на край кровати затылком, ощущая себя так, будто из висков выдернули два гвоздя, и трясущейся рукой вытер кровь под носом, второй продолжая прижимать к себе госпожу Танкарвилль, которую Император отчего-то звал по имени.
И которая, похоже, сама еще не поняла, что случилось.
- Ну, не расклеивайтесь, Кадваль, - Шеала действительно не поняла, ослабевшим пальцем смахнув оставшиеся капли, - хотите, я научу вас практике, которая облегчает такие вещи?
Последствия напряженного разговора посетят её позже – так всегда было – сейчас она только сосредоточенно уточнила вдогонку:
- Мы все ещё направляемся в метрополию?
- Хочу, но это нейроимплант, - поймав руку Шеалы, он коснулся губами ладони, - ничего страшного, бывает хуже. Иногда он через меня говорит.
Вставать не спешил, отвечать на вопрос тоже, мерно дышал, не открывая глаз: вдох носом, выдох через рот, пока не темнота под веками не перестанет сверкать восемнадцатью созвездиями столичного неба. Не открывая же глаз протянул руку вперед, безошибочно указывая на строки, которые Аграт прямо сейчас выводила в воздух перед ними обоими: отчеты от подключении нового пользователя к имперским системам, внутренней почте, допусках, правах, статусе "эксперта по вопросам межкультурного взаимодействия" с правами, выводившими госпожу экс-сенатора во внешнеполитическое ведомство - вот куда-то, куда Кадваля бы не пустили без внушительной причины: технически он не должен был бы это видеть, но ему тоже хотели показать.
Он, впрочем, и не смотрел.
- Его Величество обожает давать авансы и смотреть, что с ними будут делать, - мрачно заключил Кадваль, прислонившись лбом к каштановой макушке, - никак не пойму, то ли это кадровая политика, то ли развлечение. Но я в ужасе. Думаю, у Стеллы повернем обратно.
Шеала пожала плечами, насколько сейчас позволял её уютный, но тесный мирок:
- Через час я, наверное, тоже буду в ужасе, - невнятно произнесла она в мутно светящуюся нить импланта под ключицей, отгоняя от себя мысли, что император через ЭТО не только говорит, но ещё и слушает, - а пока что я думаю, что это плохая идея. Если позволите консультировать… то, по моему мнению, флагман пока не должен изменять курс. Об изменениях не объявили по громкой связи, нет? Тогда у нас есть фора. Я бы предпочла всё совершать как можно более скрытно, чтобы никого не спугнуть – с Вергеном стоит воевать методами Вергена - но если это противоречит политике империи, переубедите меня.
Помолчав три секунды, призналась:
- Сейчас трезвость разума снова меня покинет, и я буду просить себя добить. Не верьте, пожалуйста. У вас где-то тут остался кофе? Или, может, есть спирт?
- И не объявят, - так же безразлично пожал плечами Кадваль, - если понадобится что-то конкретное - запросят ваши допуски. И всё. Аграт, кофе. Я через это проходил, поверьте, тыкать в нос людям внезапными допусками весело только первые восемь раз.
Он кое-как поднялся, поднял вергенку, и даже устроил на кровати, а потом потащился за кофе к нише в стене - корабельные системы варили его исключительно омерзительным, и это, похоже, было единственным минусом ИИ "Цириллы". Зато горькая пережаренная бурда с первого глотка приводила в сознание из совершенно любого состояния, и на вице-флагмане нервно шутили, что медики исследуют возможность использовать это для быстрого вывода из наркоза.
- Это... противоречит политике Империи. Но путем софистики и схоластики я прихожу к мысли, что мы на это с чистой совестью наплюем, если нужно. Если хотите покричать от ужаса, кричите в меня, я готов.
И молча протянул бумажный стаканчик, понимая, что к нему вот трезвость ума и так вернулась, но он совершенно этому не рад.
- И знаете, - печально признался капитан Арфел, - в свете всего этого другие проблемы должны казаться второстепенными, а я думаю о глупостях, вроде того, что вы связались с одиноким отцом с кучей вредных привычек. Вы достойны лучшего. А теперь расскажите, почему мы не повернем назад, и забирайтесь под одеяло.
Поморщившись от первого глотка, Шеала набросила одеяло на плечи – то ли от последствий операции, то ли пережитого разговора вдруг начало морозить.
- Я привыкла не афишировать свою работу, - бесхитростно призналась она, - а во-вторых мне кажется, что возвращение «Цириллы» Филиппу только спугнет. Она-то уверена, что до прибытия в метрополию дела не сдвинутся так быстро, хотя наверняка не тешит себя иллюзиями насчет того, что мы не расколемся. Как я уже говорила, у нее в империи есть шпионы, так что о любых изменениях планов она узнает достаточно быстро. Если наша цель – поймать её живой, то есть смысл попытаться проследить, а не изучать остывшие следы. Таким образом, если командование и экипаж крейсера узнают об изменении планов позже – будет лучше. Я сильно ошибусь, если предположу, что для борьбы с туманниками империя все равно уже направила другие подразделения? Проще, прикрывшись ими, вернуться к Вергену несколькими некрупными кораблями, теми же истребителями. Для перемещения группы технических специалистов, которые будут разбираться с моим кораблем, не требуется целый крейсер, перекрестный анализ информации о вергенских преступниках всё равно ложится на ИИ, и потом нужно попросту перепроверить оцифрованную и расшифрованную информацию… что у нас ещё было в планах? Слежка тоже не требует тяжелого вооружения. Но я мыслю узкими категориями своего опыта, и объята паранойей, возможно, меня не следует слушать. Дайте полчаса на размышления. Сколько осталось до Стеллы? У человека с вредными привычками найдется минута на то, чтобы посидеть со мной рядом?
Подтянув колени к подбородку, она неожиданно нервно вздохнула:
- Вы вот говорите, что я достойна лучшего, а я ведь вообще ничего не достойна, потому что боюсь смотреть этому в лицо, больше, чем любых репрессий. Что, если я сделаю что-то не так? Обижу вас, или, упаси боги, вашу дочь? Что делать, если она узнает? Как вообще себя вести? Я в ужасе. Расскажите о ней. Больше. И своих вредных привычках тоже - может, меня отпустит.
- Какая, к черту, минута? Я собираюсь спать, и вы тоже, и вообще до подъема отсюда не выйду, вы точно помните, что вам в реген завтра?
Кадваль аккуратно завернул одеяло вокруг Шеалы, сел рядом и неожиданно осознал степень постигшего обоих экзистенциального кризиса. Кофе немного помогал, но, видимо, даже силы этой субстанции не хватало, чтобы мыслить достаточно ясно.
- Это имеет смысл, да. Туда действительно отправили два боевых корабля, в этой системе с ними разберутся быстро, но есть проблема. Дело в том, что изменения в спектре Саскии уже есть, они почти незаметны, однако... ну, не мне вам объяснять, какие последствия для вашей экологии они несут. Самое дурное, впрочем... Его Величество объяснял, что их нормальное поведение - это выбрать систему и существовать в ней, покуда не разделится рой. Считалось, что они выбирают себе место для жизни таким образом. Улей. Но есть теория, что смерть звезды играет чуть ли не главную роль в процессе их размножения - ученые наших предков так и не выяснили, как это происходит, а потом люди просто покинули ту галактику. В любом случае, никто не видел больше роя или двух за раз. А сейчас... с окраин империи отчитываются об их появлении, уже около дюжины систем, и это только наши. Что-то расшевелило их. Откуда-то погнало. Так что, может, не стоит беспокоиться о будущем. Но мне эта мысль отчего-то противна, я лучше буду - на всякий случай, нужно быть ко всему готовым, да? Так что Нерис узнает не "если", а "когда", вести себя... я не знаю?
Капитан Арфел развел руками и вытянулся на постели, поближе притягивая кокон из одеяла с госпожой как-ее-теперь экспертом внутри. Быстро понял, что его это совершенно не устраивает, кокон размотал и бесцеремонно обхватил обеими руками.
Несмотря на постигшее отупение, он понимал одно - вот прямо сейчас расстаться с ней не способен. Может, ни на что больше, но и не расстаться тоже.
- Я... оставляю везде кружки с кофе, например. И спотыкаюсь об них. Сплю где попало. Совращаю и похищаю женщин со свободного Вергена. Торчу в душе по два часа. Уничтожаю планеты. Ужасно любопытен. Ем что попало. Тут все просто, а Нерис - я понимаю, в чем сложность, но она не абстрактный "мой ребенок", она человек, маленький, но вполне самостоятельный, я использую этот подход, и мы отлично ладим. Главное никогда не говорить ей "ты не поймешь" и "ты еще слишком мала". Она не знает, что я не ее родной отец, но догадывается, поэтому с некоторых пор не спрашивает о матери. Много читает. Она вообще очень умная, гораздо умнее меня, поэтому вам будет, о чем поговорить. Выдохните, госпожа Танкарвилль. Я тоже боюсь, но в этом что-то есть.
- Толика психического расстройства, - почти машинально ответила госпожа Танкарвилль, бессовестно закинув сверху ноги и пытаясь уложить голову так, чтоб обошлось без острых углов, - хорошо, я поняла. А вредные привычки-то какие?
Полученная информация – вся разом – теперь напоминала некое осино-воронье гнездо, свитое в голове, с какой ни посмотри стороны кололась, недовольно жужжала и не собиралась укладываться даже в подобие стройного порядка; какая-то очередная полупараноидальная идея мелькнула на горизонте мыслей и тут же скрылась.
О регене она, конечно, уже не помнила - как и доброй полусотне столь же маловажных вещей: нужно было ещё немедленно кое-что уточнить о статусе остальных двух то ли пленниц, то ли свидетельниц, и выяснить, что уже рассказали они; потом задать первой попавшейся под руку нейросети пару непростых задачек, рассчитать оптимальный план вылета, согласовать не только технический уровень допуска, но еще и некоторые моральные аспекты - словом, планов столько, что ночи не хватит, и нельзя терять время.
- Если говорить обо мне, - она невольно зевнула, - я разбрасываю вещи, забываю есть, и терпеть не могу, когда мне отказывают. Так что сейчас кое-что еще подумаю, а потом потребую сатисфакции, потому что это совершенно возмутительно, как вы вообще можете себе…
Споткнулась на полуслове, разморенная неожиданно полученным теплом, успела подумать что-то совершенно леденящее насчет того, что рано или поздно придется из этого логова все-таки выползти, и буквально упала в абсолютно лишенное снов беспамятство.

Шеала сразу, с половины вздоха, поняла, что что-то не так – отплевываясь физиологическим раствором, даже не стала ничего спрашивать, сквозь застилающую глаза муть заметив тревожные мигающие отблески корабельного освещения, сейчас ослепительно красные. Когда всё идет так, как надо, процесс регенерации не прерывают на такой неудобной стадии, потому первый вдох до отвратительного болезненный, и приходится вспоминать, как это – жить.
Очень быстро вспоминать.
Мир пока что как в замедленной съемке – что-то медленно открывая рот говорит медик, она не слышит ни звука, и собственные движения тоже до отвратительного медлительны, словно сквозь воду - тогда, когда уже в полушаге сдергивает собственную экзоброню с койки, и пластины, туго затягивая ребра, сжимаясь на лодыжках и предплечьях, сходятся друг с другом с легким треском в тот момент, когда шаг сразу же переходит в бег.
Тогда в уши наконец вворачивается сирена, вторя оглушительно бьющему в виске пульсу: в всём этом даже есть капля того самого обреченного облегчения, которое приходит после томительного ожидания неизвестности, потому что в ужасающем настоящем в конце концов можно действовать. «Наконец-то поработаем», сосредоточенно изламывает брови госпожа экс-сенатор, и крепко цепляется рукой за руку, чтоб не потеряться в этом напряженном полумраке.
По «Цирилле» пробегает мелкая дрожь, крейсер меняет курс и, кажется, пытается не то развернуться, не то снова нырнуть в подпространство – что бы ни произошло, оно обладает достаточной силой для того, чтобы содрогнулся даже такой корабль.
Филиппа?
Нет, вряд ли.
Туманники?
Корабль снова содрогнулся, и сквозь иллюминатор на мгновение показалось мерцание электромагнитной импульсной защиты – от атак ионы зажигались бледно-лиловым, и вместе с этими вспышками пришел ответ на её неозвученный вопрос. Остальное госпожу новоиспеченного и даже еще не успевшего толком переварить свой статус эксперта не интересует – ни то, где они сейчас находятся, ни то, как давно это началось и не было ли каких угодно предвестников, разве что…
- А кто прокладывал курс? – как всегда ожидая только самого плохого, бросила Шеала вслух, и слова потерялись в шипящем щелчке, с которым герметизировался шлем экзокостюма, - и не знал ли он.
Личный ИИ капитана-командора холодно и отстраненно отсчитывает какие-то секунды вслух – их почти не хватает для того, чтобы стыковочный шлюз захлопнулся сзади с тревожным шелестом, а под спину упало пассажирское кресло. Для таких прогулок у Шеалы отчаянно мало здоровья, и пульс в висках частит, сужая зрение до узкой светлой полосы впереди: мерцание индикаторов, отблеск щитов, мелкая звездная россыпь в непроглядной черноте. Посреди всего этого она как бесполезный – пока что – балласт, впору и в свою очередь закрыть глаза и просто дожидаться, пока приблизится берег.
Корабль отрывается и выскальзывает в темноту – со стороны становятся видны всплески новых и новых ударов, но происходит что-то ещё, что не удается разглядеть сквозь стекло: сейчас отчаянно жалея, что днем (или даже двумя?) ранее сама требовала блокировки импланта, Шеала никак не может понять, что именно, по привычке попытавшись подключиться к системам по нейроинтерфейсу, но вместо того почувствовав только тупую боль в виске, словно с разбегу ударилась об стену.
Почти понимает, увидев, как горсть звезд на мгновение словно пропадает, а потом зажигается снова, будто мимо них пролетела тень, только никакой тени на самом деле нет, а то, что вместо нее, на самом деле темнее всего, что только может быть в этой вселенной.
Шеала сосредоточенно спрашивает:
- У нас есть план?

Было больно, но не хуже, чем если Филиппа в плохом настроении ввинчивалась в висок – коротко выдохнув, госпожа экс-сенатор откликнулась спокойно и сосредоточенно:
- Спасибо.
И, не меняя тона, добавила:
- Не думала, что мы так быстро перейдем к иглам.
Алая пелена перед глазами быстро бледнела, и на искусственной сетчатке проявлялись навигационные сводки и огневой расчет: кому, как не эксперту по вопросам межкультурного взаимодействия, с оттенком иронии подумала Шеала, пытаться сейчас эти самые культуры убивать.
Впрочем, они проявляют удивительную невежливость, так что этот тип взаимодействия кажется наиболее оптимальным.
Ещё, следовало признать, те самые межкультурные взаимодействия, экспертом по которым некоторые из Сената, включая её саму, стали намного раньше, позволяли сейчас не сойти с ума при интеграции в имперскую систему – испытывая некоторые неудобства от отсутствия привычного, модифицированного под вергенские нужды метода управления, Шеала всё-таки могла чувствовать себя уверенно, быстро привыкая к не так уж критичным различиям.
Война закончилась больше десяти лет назад, но в эту шкуру она возвращалась легко и стремительно: это ничего, что сейчас другие и кресло, и корабль, и враги - сражение всегда остается сражением, и в нём ты либо бьешь молниеносно и точно, либо труп, и третьего не дано.
- Отшельница на связи. Возьмем этих охеревших засранцев грубо, девочки.

В какой-то момент стало совсем жарко, и Шеала пожалела обо всех принятых решениях – в затылке, в месте прокола, надсадно ныло, в недолеченной груди - горело, и отчаянно не хватало ресурсов заблокированного нейроимпланта, но приходилось держаться, следить по всем шести направлениям разом и успевать раздавать команды.
Следующий рубеж.
Ещё одна группа на три.
Залп.
В эфире коротко, но задорно матерится Баньши, очень рискованным маневром отражает атаку на крейсер Медведь, и в какой-то момент темнеет в глазах от перегрузки отчаянного рывка, когда приходится стремительно перестроиться – почти как в старые добрые времена, и Отшельница, у которой начинает идти носом кровь, почти мурлычет:
- Давай, детка… залп.

И рой дрогнул. Он отступал, как облако разозленных дымом и напалмом ос, рассыпаясь и рассеиваясь по сторонам, уже не пытаясь работать слаженно, и одинокие удары напоминали нелепые тычки сбитых с толку, агрессивных, но ослепших и напуганных насекомых. Ультразвуковой радар продолжал исправно отправлять данные, и в их точности, глядя на результаты контратаки, сомневаться не приходилось – и тем страннее выглядело то, что происходило в невидимом глазу рое.
Шеала судорожно сжала пальцы на подлокотнике кресла.
- Чревоточина! – воскликнула она, - они исчезают в чревоточине!

Шеала какое-то время молчала, неуютно ежась от предположения капитана – всё ещё распятая в кресле навигатора, чувствующая себя сейчас полураздавленным, а после высушенным в лучах неизвестного солнца богомолом, она не находила в себе сил даже спросить, какая скотина вложила в ИИ такую человечность.
Она была кстати.
Казалось, иглы копошатся внутри головы, притом садистически медленно.
- Если так, то это серьёзная проблема, - Шеала отвечала медленно, стараясь тщательно артикулировать, потому что язык казался настолько неповоротливым, что почти чужим; после короткой запинки пояснила: - я не понимаю технологии, разве что Филь торчит где-то тут и летает вместе с ними каждый раз лично. Аграт, будь добра, наложи сканирование бета-частниц на данные о гравитационных искажениях. Дотянем?

Белые лучи солнца медленно скользили по приборной панели, пока они пролетали в тени безымянного, сплошь усеянного развалинами и давным-давно пересохшими искусственными водоемами спутника; дробились в густой синей атмосфере планеты, с этого полушария почти целиком затянутой перистыми сизыми облаками, в прорехах между которыми едва различимо виднелись почти такие же руины, отбрасывающие друг на друга длинные тени.
Совершенно, на первый взгляд, безжизненные.
Аграт молчала, не найдя следа присутствия ни корабля Филиппы, ни вообще каких-либо кораблей, станций, и, вообще, признаков обитаемости - в эфире царила абсолютная, мёртвая тишина, кажется, совершенно невозможная, и молчали все до единой частоты, так что Шеала даже начала подозревать, что во время спонтанного гравитационного перехода у корабля попросту сгорел транслятор.
Запрашивать разрешение на посадку было не у кого.

Приземление вышло довольно жестким: пришлось долго кружить, в полуручном режиме разыскивая безопасное место среди обломков, покосившихся строений и остатков трасс – что в текущем физическом состоянии было довольно сложно - и оно стоило им очередного носового кровотечения и белых звезд перед глазами, когда борт, опускаясь на остатках ресурсов, буквально рухнул на растрескавшееся покрытие, когда-то очень давно, наверное, бывшее широкополосной дорогой. Диоды в кабине погасли, Аграт не то с укоризной, не то из экономии молчала, еще какое-то время проводя тесты и не выпуская их из кресел.
Потом Шеала почувствовала, как наконец иглы медленно вышли из её тела, прячась в подголовнике и подлокотниках - одновременно с легким шипением отошла дверь шлюза.
В ушах едва ощутимо звенело.
Вергенка выбралась первой, с опаской втянув воздух сквозь сетку фильтров – на искусственной сетчатке отображался удовлетворительный уровень загрязнений и терпимое соотношение газов, но первый вдох все равно был - как наждачка по лёгким.
Опершись рукой на блестящий борт корабля и задрав голову вверх, какое-то время смотрела на острые, щерившиеся проплешинами остовы строений, вздымающиеся выше низко тянущихся облаков: куда хватало взгляда, простирались серо-бурые, не раскрашенные даже штрихом какого-либо другого цвета руины. Более приземистые, чем в том же Вергене, толстостенные и громоздкие, они более-менее держались – но сколько им было лет, она не знала, и не могла даже предполагать.
Нигде не было даже намека на растения и, вообще, жизнь.
- Где мы? – спросила Шеала, догадываясь, что ответ не знает не только она.

- Но я не унесу реактивный двигатель, - беззлобно вернула шпильку Шеала.
Наконец моргнув, она оторвала взгляд от руин, потом – ладонь от остывающего после входа в атмосферу борта, и неловко, борясь с головокружением, заглянула в недры корабля; больше всего сейчас действительно хотелось сдохнуть, но малодушное желание казалось жалким после того-то, что они преодолели, и перед лицом того, что их сюда затянуло – так что следовало задрать подбородок и попытаться дожить до того момента, когда станет хотя бы выносимо.
Но задача, конечно, была непростой.
Вот хотя бы взять этот лесной биоценоз – три мили это вроде бы немного, но по руинам и остаткам дорог они могут занять и полдня, и целый день. С другой стороны, вопрос ресурсов стоял слишком остро – истребители не подразумевали нужды в длительном выживании, а то, что было, было рассчитано на одного человека, потому что капитан летал без штурмана. Кое-что могли обеспечить костюмы, но, на самом деле, сложно предугадать, на сколько это можно растянуть, и совпадет ли это со сроком, который им придется провести тут, и потому всё-таки придется сначала искать воду, а уж потом – причины того, почему туманники летели именно в эту систему.
И хорошо бы, чтоб с бортом за время их отсутствия ничего не случилось.
- Я готова, - неглубоко вздохнув, Шеала приладила оружие у бедра и опустила маску ниже подбородка. Показатели атмосферы были в относительной норме, так что следовало поберечь и ресурсы фильтра тоже, перейдя в режим максимального самообеспечения, - Аграт, будь добра, проложи нам путь и отправь мне снимки, пока сеть добивает. Боюсь, скоро я лишусь этой роскоши - здесь слишком много бетона.

Насчет дня пути, конечно, Шеала оказалась чересчур пессимистична – некоторое время в сторону лесного массива вело растрескавшееся, но относительно чистое шоссе. Кое-где приходилось обходить циклопические провалы и перепрыгивать ямы, временами – возвращаться, потому что узкая трещина превращалась в непреодолимый разлом, глубины которого были темны и непроглядны, но этот путь всё ещё был чище того, что приходилось бы прокладывать среди обвалившихся зданий и остатков стен и многометровых заборов, которые сопровождали их путь по обе стороны. Дорога непрестанно, пусть и полого, уводила их в гору, и когда, по примерным прикидкам, была преодолена почти треть пути, шоссе поднялось над заборами достаточно, чтоб в проблеске между зданиями увидеть далекую и узкую зеленую полосу.
Несмотря на работу усилителей экзоброни, у Шеалы после преодоленного пути мутнело в глазах – возможно, дело было в обладающим металлическим привкусом воздухе, в котором, на вкус жителей Вергена, не доставало кислорода, а возможно, так давала о себе знать баротравма, вступившая в альянс с прерванной регенерацией – не собираясь ныть или жаловаться вслух, она вовремя вспомнила о том, что у них с капитаном были какие-то – пока еще призрачные, но всё же - договоренности помимо рабочих, и потому позволила себе взять его под руку.
- Не могу сходу определить вид, - прищурившись, вергенка пришла к выводу, что импланты сетчатки без главного нейроимпланта работают крайне убого, - но судя по цвету листвы, они разыскали себе воду и вполне довольны ее качеством. Мутации, скорее всего, были бы заметны даже с такого расстояния.
Ещё раз мельком просмотрев снимки, которые кораблю удалось сделать перед посадкой, она резюмировала:
- Постараемся спрыгнуть с моста чуть дальше и завернем к востоку. Вроде, там есть путь.

После моста дела пошли чуть хуже. То, что с высоты выглядело относительно ровной дорогой, вблизи оказалось выщербленной, вымытой сильнейшими ветрами мучильней, то и дело прерывавшейся громоздкими рухнувшими бетонными блоками с вздымающейся в небо толстой арматурой, через которые не выходило перебираться молча и без слабоцензурных комментариев – Шеала вполголоса бранила Филиппу и все её чертовы задумки, и как бы тихо ни были произнесены слова, ветер и руины превращали их в многослойное эхо.
Облака над головой растянулись к обеим сторонам горизонта, и в белесо-синем зените навязчиво торчало местное белое солнце; ветер и то и дело показывающиеся между развалин лучи мгновенно обжигали лицо, и пришлось приопускать на лоб затемненное стекло шлема.
Перед очередной рухнувшей стеной Шеала официально сдалась.
- Не могу больше, - раздосадовано призналась она, - давайте сделаем привал.
Она села, свесив ноги с края очередной толстостенной армированной балки, ранее, вероятно, служившей сваей недостроенного здания. С тех времен прошло много сотен лет – края под ботинком крошились, но это вергенку мало заботило, потому что пристанище не должно было стать долговременным. Может, с четверть часа передышки - а потом случится волшебство, откроется второе дыхание и они, наконец, выйдут к лесу.
Порывы ветра гоняли по дороге пыль, с заунывным звуком путались среди развалин, с шелестом сдували полимерную крошку с вершин памятников заброшенной цивилизации. Шеала без интереса следила за небольшим песчаным дьяволом, закружившимся у угла наполовину обвалившегося дома, стоявшего к ним ближе всего, и только благодаря этому заметила едва уловимое движение в глубокой бархатной тени внутри развалин.
Увиденное мгновенно подбросило её на ноги, а оружие само собой оказалось в ладонях – габариты, если судить даже по этому призраку движения, отличались от туманников в меньшую сторону, но было ли неизвестное создание – животное, растение – менее опасным?
Она, не спрыгивая со сваи, сделала несколько шагов в сторону развалин, неотрывно глядя в сумрак, в котором что-то продолжало копошиться – датчики экзоброни показывали незначительное увеличение радиационного фона в области гамма-излучения, и потому следовало герметично закрыть шлем и быть чертовски внимательной, пытаясь не ослепнуть от солнца и одновременно разглядеть что-то в темноте.
После наложения инфракрасных фильтров яснее не стало.
- Ветер, что ли, провода шевелит, - растерянно озвучила догадку Шеала, понимая ее абсурдность, и, нахмурившись, добавила кое-что в стиле капитана ван Баккер – потому что какие, к дьяволу, могут быть провода в здании, которое мало того, что сотни лет стоит без питания, но еще и пережило глобальное оледенение.