Она уже утратила счет дням и бесцельным шагам – шесть в длину, десять в ширину, и обратно, так до бесконечности. Утратила счет попыткам занять чем-то свой разум, раз за разом, чтобы не сойти с ума от звенящей пустоты, зачитывая вслух когда-то давным-давно, по необходимости или даже по случайности заученные тексты. Здесь, под палящим Великим солнцем, незримо проникающим даже сквозь стены, даже Старшая речь утрачивала свое значения, превращаясь во что-то другое. В что-то нильфгаардское.
Нет, условия были терпимыми. Если так подумать, то чародейка, наверное, даже была ценной пленницей по здешним меркам. Её не приковали к стене, на ногах не было цепей, можно было спать не на полу, а на самой настоящей кровати, на которой даже меняли белье – раз, или два..? Сколько же уже времени прошло? И даже время от времени разрешали помыться.
Шесть шагов в длину, десять в ширину, и не за что зацепиться глазам, так что можно их даже не открывать. Можно, по большому счету, даже оставить эти попытки и вовсе не двигаться, забываясь время от времени в поверхностном сне, перемежаемом постоянной скользкой тошнотой.
Но она двигалась, и говорила вслух, хотя собственный голос звучал в этих стенах жутко и неуютно.
Ag yn nawdd, nerth
Ag yn nerth, Deall
Тошнота была постоянной, вкручивающейся во внутренности болью, словно бы два сгустка металла, сковавшие запястья, что-то вырвали изнутри, и это «что-то» никак не хотело заживать. Не кандалы, нет, всего лишь грубые браслеты – ей оставили возможность наслаждаться остатками своей гордости, принимать самостоятельно пищу, даже расчесываться, видимо надеясь, что северной чародейке будет достаточно этой милости для сотрудничества.
Впрочем, чего они от неё хотели, она никак не могла понять. Они ничего не желали объяснять, превращая любую попытку диалога в допрос, вопросы которого были настолько не связанными между собой, что впору было сломать голову в попытках понять, что имперцам от неё нужно. Это занятие хоть немного ограждало рассудок от заманчивых перспектив повредиться на почве абсолютной и полной невозможности им поработать. Допросами, впрочем, баловали нечасто – и чаще всего их проводил уже известный ей чародей из местных дознавателей, хмурый и целиком серый, словно пепел, и задавал он всегда одни и те же вопросы. Чародейка всегда отвечала одинаково: «Нет, не имею никакого отношения, нет, не участвовала, да, работала, нет, в этом покушении не участвовала». Тогда пепельный чародей начинал откровенно скучать и барабанил пальцами по столу. Шеала могла заметить черные кольца на его пальцах – он отчего-то всегда надевал двимерит на допросы, хотя, кажется, мог попросту вскрыть её голову и выяснить всё, что там творится. Один раз вместе с ним приходили и несколько других, их лица слились в одно, потому что тогда её допрашивали телепатически, довольно жестко, но, впрочем, без чрезмерного насилия.
Кажется, они попросту добивались того, чтобы она сошла с ума от отсутствия пищи для ума. Что же, весьма изощренный способ истязать пленников, и намного милосерднее было бы попросту разорвать её лошадьми на площади Свободы, как это делали с многими другими чародеями.
Ag yn Neall, Gwybod
Ac yngwybod, gwybod y cyfiawn
От двимерита постоянно хотелось спать, хотелось отупеть, хотелось забыться и проснуться где-то там, на Севере, можно даже посреди ковирских льдов, лишь бы подальше отсюда. Впрочем, хода на Север у неё уже не было. Никуда уже не было – и кажется, пора сдаться. Заманчивая перспектива. Можно, к примеру, в этом случае обдумать, каким образом удастся эффектнее оставить имперцев с носом. Получится ли пробить себе аорту расческой? Или, быть может, разгрызть вены на руках?
Шеала за всё это время, кажется, всё же сошла с ума. И поэтому звук размыкающейся двери, вопреки всему здравому смыслу, показался чем-то хорошим. О, она даже сносно освоила нильфгаардский диалект, и возможность поговорить хоть с кем-то, кроме пустоты, казалась наивысшим благом. Пусть даже впереди её ждет очередной бессмысленный допрос, те же разговоры по кругу, постукивающие по столу пальцы пепельного чародея, и…
…Ag yngwybod yn cyfiawn, ei garu
Неужели что-то поменялось?

Да, что-то поменялось.
Чародейка без любопытства наблюдала за тем, как дознаватель молча, словно бы забыв про существование кого-либо еще в этом помещении, изучает бумаги. Было ли это своего рода очередным испытанием, призванным… к чему, кстати? Вызвать нетерпение? Побудить начать разговор первой?
Нет, не сработает.
Поэтому она просто стояла, до ноющей боли выровняв спину, сцепив руки в замок, и не делала ровным счетом никаких попыток облегчить господам из Империи их работу. Новое лицо само по себе было отрадой и некоторой радостью, радость эту следовало смаковать осторожно, ежеминутно ожидая, что на язык попадёт…яд? Игла? Или ледяной осколок? И не торопить события.
Пепельный чародей всегда казался уставшим, он скучал, а вопросы его очень изредка были смочены чем-то вроде эмоций, чаще всего были безразличны и однообразны. Этот, новый, казался мягче. Был вежлив. Это оказалось удивительным – вплоть до неприятности.
Зрачки у него были расширены.
Магистр де Танкарвилль села на предложенный стул, хотя предпочла бы, наверное, стоять. Сложила руки на коленях. Подавила очередной приступ тошноты, взамен – упрямо – вскидывая подбородок. Упрямство пришлось выскабливать откуда-то с самых дальних закоулков, потому что во всех остальных местах уже давно гуляло только эхо. Что сказать, имперцы могли бы подобрать очень болезненные пытки, но предпочли остановиться на неопределенности. Не самый милосердный выбор.
Так что оставалось только склонить голову в подобии вежливости.
– Господин аэп Арфел.
Нужды в том, чтобы представляться в ответ, очевидно не было. Как и в уверениях о том, что она от знакомства пребывает в полном восторге. Восторга тоже не было. Было кое-что, что потом следует обдумать. Что потом можно обдумать. А это почти что восхитительно.
Собственный голос после многочасовой тишины казался чужим. Скреб по уху не хуже, чем ноготь по стеклу. С улыбкой тоже не вышло – уже много дней ничего не выходило, поэтому она отбросила любые попытки. В конечном итоге, магу-дознавателю до этого не было никакого дела, их всех интересовало только то, что могло быть у нее в голове. Могло быть, но чего, совершенно определенно, не было.
– Со своей стороны выражаю свое восхищение тем, что вы нашли на них время. Право, не стоило, ровным счетом ничего интересного.
Это было, конечно, очень примитивной провокацией. Грубой. На большее у нее не было ни сил, ни вдохновения, но реакция чародея всё равно могла бы кое-что прояснить. Нет, даже речи не шло о взаимном допросе, но хотя бы несколько фраз позволят ей составить впечатление, а следовательно, дадут пищу для ума. Это ли не ценность?
Впрочем, весь разговор приобрел совсем иное направление, нежели обычно. Что-то менялось, что-то происходило, только вот что? Как тут угадать. Слишком мало данных для анализа, это заставляло почти что выть от беспомощности. Разумеется, про себя, разумеется, сохранив лицо. Только пальцы, там, у кромки стола и за границей видимости дознавателя, сжимаются: зачем они её дразнят так грубо? Так прямолинейно? Неужели надеются, что за обещание свободы она, как по мановению посоха, выудит из головы всё, что им нужно?
– И, со своей стороны полагаю, что свободу – немедленно – я не получу. По крайней мере, без дополнительных условий.
Магистр де Танкарвилль была предельно искренна. Честность за вежливость, не самый равноценный обмен в настоящих условиях, но разве же у нее осталось что-то другое? Что было – то наверняка уже прочёл в своих бумагах этот господин Кадваль, так что сегодня они оба на голодном пайке.
– Но я ровным счетом не понимаю, чем могу быть вам полезна. Мне нечего предложить. Если что-то и было, ваши псионики без труда это… перцептировали. Вместе со всеми моими исследованиями.
В этом плену хуже всего была неопределенность. От неё мутило, пожалуй, еще сильнее, чем от двимерита. Еще неделя или две, и она начнет осознанно провоцировать имперцев, чтобы хоть что-то прояснилось. Может, от этого станет только хуже, но, по крайней мере, это станет переменой. Сейчас же Шеала чувствовала себя брошенным на шаткую границу между бездной и скалой камнем, который всё никак никто не подтолкнет в нужном направлении. И, видят все боги, была готова даже к падению.

Впервые за разговор захотелось проявить заинтересованность. Шеала решила, что это будет уместно, сдержанно рассмотрела сначала золотые печати, потом затейливый, несомненно магический рисунок, нанесенный на предметы, впрочем, понятия не имея, как его расшифровать. Слушала размеренный рассказ господина Кадваля.
Надо сказать, он умел удивить.
Чародейка и не догадывалась о существовании подобных вещей до сегодняшнего дня. Впрочем, подозревала, что демонстрация этой бесценной реликвии, несомненно, не была продиктована исключительно возможностью разделить научный восторг, и служила только одной цели – в красках показать надменной и неосмотрительной северянке, каким образом привыкли в Империи обходиться с чародеями, не склонными к подчинению.
Надменная северянка отлично знала, но всё равно слушала, с интересом, чуть склонив голову. Это вправду было любопытно… было бы, если не перспектива чересчур тесного изучения на практике. Насколько это отличается от «поводка», бытующего в обиходе у многих чародеев севера, берущих себе учеников – кроме присутствия третьей стороны, разумеется? Включает ли «сотрудничество» понятие контроля над чарами и силой, или, допустим, насильственную одностороннюю телепатию? Зная царящие тут порядки, было бы неудивительно. Что было удивительно – так это тотальное отсутствие восторга в голосе имперского чародея. Казалось бы, прирученный враг – вещь по-всякому полезная, но очевидно есть какие-то подводные камни, притом камни со стороны смотрителя, про которые он удобно умолчал, отделавшись почти нейтральной характеристикой «неприятно». Вопросов было слишком много, и она не была уверена, что господин дознаватель ответит на все из них честно. Попытаться, конечно, стоило, но что это изменит?
Уж точно не произнесенного «я теперь буду работать с вами», смысл которого, подобно букету выдержанного вина, стал раскрываться только сейчас. Впору поаплодировать артистичности разыгранного представления. И Шеала бы, без сомнения, поаплодировала – если бы решила, что обдуманные ею накануне способы самоубийства недостаточно изощрены. Господин аэп Арфел казался мягким, как снег, прикрывающий нечто неприятное, и шагать наугад Шеале совершенно не хотелось, потому что под снегом этим наверняка было кое-что похуже волчьих ям, несмотря на всю его вежливость и даже душевную откровенность. Она понятия не имела, как они сработаются – факт сотрудничества, кажется, уже не подлежал обсуждению, – и единственным шатким мостиком, вызывающим хотя бы эхо дружелюбия, было как раз это самое взаимное отсутствие восторга от предстоящего мероприятия.
– Знаете, у нас на Севере по праздникам сжигают чародеев, добрая традиция. Неудивительно, что многие предпочли перспективу остаться в живых… впрочем, решение подпитать уже ваши добрые традиции вызывает удивление.
Какой уже это был раз с шестьдесят восьмого? Шеала не слишком внимательно следила за политикой, но знала – не первый. И до этого момента Империя могла справиться с угрозой, но теперь, выходит, спасовала. И перед кем? Перед демонологом, который наверняка даже не всю соответствующую литературу изучал… Чародейка задумалась. Мог, впрочем, и всю. Тогда она, пожалуй, и вправду была способна чем-то помочь, подняв из глубин памяти все то, что в качестве прямых или опосредованных знаний получила в Риссберге. Не то чтобы очень хотелось, но согласия никто не спрашивал.
Учитывая перспективу избавиться от двимерита – это был, несомненно, шаг вперед. К свободе, и, возможно, какой-никакой жизни. Или смерти, как уж выйдет.
Это также однозначно было то самое падение в пропасть. Казалось, что она уже чувствует затылком невесомость и приближающуюся неизбежность острых скал. И все, что удерживало чародейку от встречи с этими скалами – как забавно, – нильфгаардский дознаватель с серебряным поводком. Что-то внутри неё беспечно рассмеялось, отдав себя этой смертельной невесомости. Выбора не было – имперцы умели преподносить предложения, от которых невозможно отказаться.
Шеала снаружи только едва заметно улыбнулась и прикрыла глаза.
– Всего один вопрос, господин аэп Арфел – мне кажется, или вас так вовсе не спросили, идет ли вам серебро? Я, так понимаю, ничего не могу требовать, поэтому прошу – если были тела, если что-то от них осталось, то мне нужно их осмотреть. И… как у вас это называется? Потребуются свидетельские показания.

Двадцать шагов. Какая роскошь – после тех, что десять и шесть.
Это было похоже на штормовую волну, которая незамедлительно затопила всё сознание, похоронив всё личное и сокровенное под чужим. Было больно – совершенно не метафорически. Усталость и изможденность давали о себе знать, но едва ли от пленницы ожидали особой стойкости, так что дрожь до озноба – это было почти что терпимо. Лихорадкой выходили остатки гордости, наверное.
Кажется, в этой вынужденной связке едва ли ей было хуже. Кажется, имперский чародей теперь находился в положении намного более унизительном. От осознания этого факта снова захотелось рассмеяться, но Шеала знала – это нервное. Стоило сдержаться и потерпеть, хотя бы из уважения…
Уважение – да, появилось. Смутное, слабое, но имеющее под собой достаточные причины. Возникло откуда-то в тот момент, когда дознаватель позволил себе проявить человечность по отношению к пленнице. Искренне, или по необходимости возвести мосты для шаткого сотрудничества – она не знала, но господин аэп Арфел всё равно мог обойтись без этой человечности. Однако решил поступить именно так. Это заслуживало смутного ощущения благодарности – насколько она вообще могла сейчас что-то испытывать.
Даже сквозь измождение и усталость, осознание отсутствия двимерита неожиданно придало сил. Колдовать, конечно, сразу же означало подписать себе смертный приговор, она не рисковала даже потянуться к Силе, но мир наконец обрел полноценность и целостность, и это тоже было роскошью.
Ошеломленная, почти что ослепленная этим штормом, болью и осознанием перемен, Шеала была подавлена. Мысли казались смазанными и двоились, справляться с подобным потоком на фоне эмоциональной и физической изможденности было сложно. Так сложно, что спать уже совершенно не хотелось, а говорить, пусть даже отрывисто и коротко – так и вовсе представлялось нечеловеческой нагрузкой. Впрочем, она даже с некоторым удовольствием слушала, пытаясь вырвать себя из цикла молчания и одиночества, в который её вогнало заточение. Вернуться в себя, при условии присутствия в голове кого-то чужого – нетривиальная задача, очень дерзкий прожект, но Шеала де Танкарвилль обладала тренированным разумом. Да и выбора все равно не было. Поэтому стоило совершать над собой насилие во имя светлого будущего.
– …удивительный прагматизм.
Также она испытывала что-то вроде сочувствия – насколько это понятие вообще могло быть к ней применимо. Имперские чародеи абсолютно не следили за собственным здоровьем, и последствия этого пульсировали у неё в висках всё то время, пока заканчивались необходимые формальности, и потом – на улицах столицы, тёмных, незнакомых и оттого сливающихся в одно сплошное смазанное пятно. Какое счастье, что стояла ночь, потому что, свети сейчас солнце, риск умирать долго и в страшных муках был совершенно не иллюзорным. Неожиданные, ничем не объяснимые трудности.
Двадцать шагов – даже меньше, чем позволяет пространство темного дома, неожиданно пахнущего розами. Шеала зажмуривается, осторожно, на пробу, думает:
Я зажгу свет?
И зажигает «светлячок» на кончиках пальцев, оставшихся внизу, очень слабый и бледный: яркий свет грозит обрушиться очередным приступом разделенной на двоих мигрени. Восторг от высвобождения из камеры не утих, но следом за ним приходят вполне практичные вопросы, вопросы не слишком удобные, но унижение тоже, кажется, придется разделять на двоих. Удручающе, но выбора, опять-таки, нет.
– Вы живете один? Если это не покажется наглостью, я бы хотела умыться и, по возможности, сменить одежду. Хотя бы временно.
На улицах столицы, несомненно, всё равно будут пялиться, но рабочее платье находилось в совершенно непотребном, граничащем с понятием неприличия состоянии, а ничем иным пленницу решили не баловать.
– И… – а уж это совершенно точно было наглостью, – позвольте мне унять эту боль?
Это просто. Даже примитивно – всего лишь легкое влияние на гипофиз, держащееся до тех пор, пока сосуды не придут в норму. И, одновременно, сложно – личное пространство посредством пары изысканных украшений попрано донельзя, но она всё равно не рискует прочитать заклинание, даже прикоснувшись пальцами к виску – до тех пор, пока господин дознаватель не озвучит свою волю.
Слишком пока что шаткими были все эти мосты.
И, кажется, это и было проявлением уважения.

Господин аэп Арфел, конечно же, ей отказал, на мгновение став любезным, как стая голодных вампиров. Она понимала, почему, но отказ вызвал усталое раздражение: ведь всё можно было решить так просто, однако он не доверял. В принципе – винить не за что, но досада все равно осталась.
Досаду и раздражение, к счастью, можно было смыть, холодная вода хорошо помогала в подобных вопросах. А потом, наслаждаясь обществом нильфгаардца даже сквозь молчание – отвратительное ощущение – постараться сделать вид, что её тут нет, и воспользоваться предложенной роскошью в виде спальни. Не испытывая ровным счетом никаких чувств по поводу того, что хозяин её уступил пленнице, хотя жест был, несомненно, благородным. Кто бы её спросил, так ночевка на полу пещеры с голодной стрыгой была бы предпочтительнее – при условии избавления от золотой удавки.
Зелье после недолгих размышлений Шеала всё же выпила. Компоненты органолептически определить было невозможно, но учитывая прекрасное состояние господина дознавателя – он не был заинтересован в ухудшении ее самочувствия, скорее наоборот.
Все материальное здесь тоже было слишком чужим. Рубашка казалась слишком жесткой, покрывало – холодным, а книги даже пахли иначе, вдобавок чародейка не могла толком читать на нильфгаардском диалекте, и отвлечься не удалось. В обычное время она бы разобралась, но сейчас, на фоне этой сенсорной перегрузки, об этом оставалось только мечтать. Кожа от усталости почти что болела, не давая ровно никакой возможности спокойно лежать. Тогда Шеала стекла на пол и, закутавшись в покрывало, прижалась виском к холодной стене, поджав колени к груди. Стало чуточку легче.
Близкое присутствие нильфгаардца ощущалось, кажется, всем телом. Ему, очевидно, было ничуть не лучше чем ей, скорее всего даже хуже, потому что пустить кого-то в свой дом, святая святых – само по себе неприятно. Угрызений совести Шеала, естественно, не испытывала, проникнуться сочувствием не удалось, но и позлорадствовать не захотелось. Потому что если бы он сам что-то сказал по поводу ее состояния, то наверняка получил бы в ответ абсолютно симметричную, хоть и совершенно в текущих обстоятельствах невыполнимую угрозу. От осознания этого факта стало отчего-то досадно. Но чародейка промолчала, согласившись с социальным договором.
Если без магии она чувствовала себя лишенной какого-либо органа, то теперь, кажется, было порядочно лишнего. Впрочем, такие вещи тоже случаются. Ее прошлое в Риссберге лезло сегодня изо всех щелей, так что размышления мимо воли устремились именно к тому отрезку жизни. Так вот, – плевать, что нильфгаардец, скорее всего, улавливает мысли и образы, он же, кажется, высказывал заинтересованность ее исследованиями и даже хвалил? Так что пусть слушает, она специально будет думать громко – такое там бывало. Магистры проверяли, как будет работать тело с двумя сердцами, создавали искусственно организмы с большим количеством конечностей и даже несколькими головами, тщательно протоколируя особенности работы нервной системы. Или вот, допустим, опыты с нейронными связями господина Лабыслы. Он послужил науке даже после декапитации, потому что его спинной мозг…
В тот день, когда она занималась пересадкой спинного мозга господина Лабыслы, умерло двое адептов. В замке попросту не нашлось достаточно хорошего врача, чтобы суметь вытащить их с того света после знакомства с сильным ядом мутированного организма, произошедшего исключительно по недосмотру и халатности. На следующий день ассистент самой Шеалы, видимо от пережитого стресса, явился на работу пьяный, тогда она применила контролирующие чары и насильственно влила в него экспериментальное зелье, призванное выводить токсины. Чуть больше нормы. Потом телепатически подчинила и заставила отмывать лабораторию от последствий передозировки. Потому что, работая в паре, крайне важно не проявлять излишний эгоизм, могущий повлиять на напарника, и тем самым испортить работу и подвергнуть обоих риску. Нет, исключительно личный опыт, вовсе не намек.
Или вот, например, тот случай с пересадкой тестикул. Один из представителей древнего дворянского рода добровольно согласился на эксперимент, потому что надеялся, что это позволит ему продлить свою молодость и, так сказать, увеличить шанс продолжения рода. Что сказать, его собственные железы, причем все, потом были очень полезны науке. Шеала, в принципе, сразу знала, чем все закончится. А вот в случае, когда человеческой женщине удалось пересадить…
Воспоминания превращались в образы. Это отвлекало, заставляло отрешиться. В какой-то момент удалось победить этот жуткий озноб, и образы превратились в видения, прерывистые, проникающие колючим холодом сквозь опущенные на доски босые ступни, но все же несущие облегчение.
Через несколько часов должно было стать проще.
Утро, впрочем, не стало избавлением. Болезненная передышка не избавила от двойственности сознания, не убрала боль из-под кожи, но в целом – стало немного лучше. Озноб спал, светобоязни не было, присутствие нильфгаардца казалось терпимым. Жить можно.
Как минимум от осознания того, что можно будет отвлечься на работу, и – ох уж эти мещанские радости, – прекратить вынужденную демонстрацию, могущую разве что привнести уверенности в стереотипы про образ жизни северных чародеек. Несмотря на абсолютное отсутствие вины самой Шеалы и все попытки не показываться на глаза господину дознавателю, эта демонстрация уже, кажется, вызывала вопросы.
Имперская форма неожиданно дисциплинировала, невольно отвлекая от жалостливых и деструктивных размышлений о собственном самочувствии.
– Прежде всего… почему вы решили, что дело именно в гоэтии? Были ли специфические явления после смерти энергумена? И сколько их вообще, носителей, было?

Тонус. Рвение.
Этого не было. Вопреки всем обещаниям, было только стойкое намерение к вечеру попросить – нет, потребовать – целый флакон первоклассного снотворного. Она была привычна не спать по ночам, или спать в скверном положении – ну да, это частенько происходило за рабочим столом, – но в текущих обстоятельствах это было риском. Днём могут потребоваться все душевные силы, которые, как известно, ничем иным, кроме сна, еды и интересной работы, смешанных в оптимальных концентрациях, не восстанавливаются.
Одна треть этой чудесной смеси маячила на горизонте холостяцкой кухни господина дознавателя, вторая – в качестве деловой беседы, у обоих участников выходящей явно лучше решения бытовых проблем, вполне себе заставляла отрешаться от никуда не девающихся ментальных неприятностей. Нильфгаардский чародей, забывшись и увлекшись делами, вдобавок спрятал свои иголки, и это было просто отлично.
– Немудрено, что никто ничего не понял. В Риссберге в сорок первом с этой задачей не справились восемнадцать магистров, притом даже за несколько месяцев. Вы слишком многого от себя хотите, присутствие демона невозможно определить моментально, особенно если не знать, где и что искать. Покажете потом мне эти ваши учебники.
Шеала демонологом, конечно, тоже не была. Мало того, когда в Риссберге началась мода на гоэтию – произошло это, конечно, задолго до сорок первого, – она эту моду, как и все остальные, проигнорировала. Но привычка знать всё и про всех сейчас служила хорошую службу.
– Для призыва демона много умений не нужно. – продолжила чародейка. За разговором, неожиданно увлекательным, она и вовсе не чувствовала вкуса еды, та была – и хорошо. –  Не знаю, какие порядки тут у вас, но на севере легко можно купить на черном рынке пару томов по гоэтии и готово, призывай сколько хочешь и где хочешь – это бы объяснило следы ритуалов, но не их появление как таковое, в подобных-то количествах. Совсем другой вопрос в последующем выживании призывающего, и, мало того, удержании демона. Причем удержании длительном, если всё то, о чем вы говорите, правда, – длительном и многократном. Для обуздания нужна большая сила воли, изощренность разума. Тренировки. И если, допустим, в этической квалификации начальника дворцовой канцелярии сомневаться не приходится, то чем объяснить чародейскую силу воли у обыкновенного телохранителя? Только не говорите мне, что они все получили первоклассное академическое образование, у нас далеко не у всех магистров-то получалось. Нет, здесь что-то другое. Кто-то напрямую руководит их сознанием в момент призыва, – если взять вашу теорию про самостоятельное проведение ритуала за рабочую – иначе ничего бы не вышло. Если бы удалось поймать этот момент, влезть подчиненному будущему энергумену в голову и выйти на самого чародея… – Шеала задумалась, поджав губы, – это рискованно, конечно, можно повредиться рассудком.
Но, учитывая ментальный поводок – он в таком случае даже к лучшему, – один другого вытащит. Или не вытащит, – это, конечно, зависело от полученных сведений. Шеала бы, в общем-то, предпочла, чтобы туда лез господин дознаватель, вот только умел ли он?
– Я поначалу планировала осмотреть мертвых, может даже поспрашивать их, но мертвые подождут. А что случится с живыми… Случиться-то может в любой момент, если он узнает про их арест, они перестанут быть ему нужны. Пленников вообще допрашивали, и если да, то как? Ваши псионики с ними работали? У них, гхм, отличная квалификация.
Воспоминания о телепатическом допросе невольно вызвали волну холодных мурашек у хребта. Впрочем, Шеала предпочитала забить вообще все воспоминания о периоде заточения куда поглубже, в самые низы памяти, и больше никогда к ним не обращаться. Какой позор. Сейчас, в бледном свете пробивающегося сквозь стекла утреннего солнца, вчерашнее состояние казалось чем-то невороятно неприятным. Даже на фоне сегодняшнего.
– И, опять-таки, если взять вашу гипотезу за рабочую, то он должен был как минимум один раз повстречаться со всеми носителями. И не просто повстречаться, а вступить в контакт, достаточно длительный для того, чтобы суметь передать приказ и сформировать программу. А после этого, вероятно, стереть память об инциденте. Правда я, не будучи специалистом, не могу гарантировать, возможно ли разыскать следы подобного вмешательства, даже если знать, что искать. Но логика мне подсказывает, что там, где не срабатывает магия, сработают ваши тайные службы, - в их квалификации сомневаться тоже не приходится – так что если этим еще не занялись, то стоит проследить все передвижения этих людей за месяц. Должны быть совпадения, возможно таким образом нам удастся выяснить область, в которой он охотится на своих жертв.
Исследования во всех областях – это так просто. Какая разница, речь идет о неуловимом синапсе, или о демонологе-убийце?
– Я готова, можно выходить. И, раз уж речь зашла о работе магии, вы здесь не носите никакого оружия? Мне кажется, оно может понадобиться. По крайней мере, от нас этого вряд ли ждут.

– Книги оставим на вечер. В качестве сказки на ночь. – решила Шеала, осторожно огладив корешки. Дело и вправду не ждало, в отличие от чтения. Тем более, судя по тому, что рассказал дознаватель, ничего интересного – ох нет, не так, интересного и относящегося к делу, – она на этих страницах не обнаружит.
В столице было очень тепло. Если не сказать – пекуче. Впрочем, шумные душные улицы на порядок предпочтительнее, чем холодное заточение в неуютных подвалах магической разведки. Даже запах навоза, поэтично смешивающийся с ароматами роз и раскаленного песка, сейчас казался чем-то вроде торжественной кантаты свободе. А уж тщательно отводимые взгляды так и вовсе почти льстили. Что уж там, лучше так, чем наоборот.
– За применением запрещенных разделов одно время тщательно следил Капитул. Но чаще всего они справлялись с этим и сами. Знаете, у нас даже пословица была – чем больше демонологов, тем меньше демонологов. Некромантическая и гоэтическая литература на черном рынке вполне доступна, потому что дело происходит так – демонолог вызывает демона, демонолог умирает, его книги потом кто-то находит, продает следующему демонологу за бесценок, и всё повторяется по кругу. Саморегуляция, скорее всего поэтому их никто и не изымал.
Шеала не скрывала своего скепсиса относительно гоэтии в целом и ситуации с книгами в частности.
– Чаще всего всё заканчивается на этапе неправильного начертания печати. Нет, демон появляется, гоэт от счастья утрачивает бдительность, и в этот самый момент демон находит разрыв в линии… – она вдруг замолчала, почувствовав, как в голову скользкой змеей приползла неприятная мысль. – Господин Кадваль, я, конечно, снова могу ошибаться относительно энергуменов, но советую вам – исключительно ради очистки совести – внимательно и очень точно нанести на карту дворца места проведения ритуалов. Возможно, в них есть – или со временем появится – скрытая система. Если я ошиблась – это будет прекрасно.
На мгновение ей представилась огромнейшая печать, охватывающая весь дворец, и это выглядело… удручающе. Даже с точки зрения северянки. Нет, лучше пусть это так и останется глупой теорией. Варварской.
Нильфгаардец оказался очень мил в своем желании не допустить бестактности в беседе. И, как и всякий, терзаемый подобными намерениями, шагал из ямы в яму. Шеала едва удержалась от желания отвести взгляд, неловкие разговоры не были её коньком. Но – приходилось соответствовать.
– Понимаю. Красота чародейки – вопрос престижа профессии. Нас такими делают специально. Дабы одним своим видом вызывали восхищение, вожделение и зависть. Видите, отлично работает. Если вам будет сложно…
Она почувствовала себя адепткой, которой предстояло впервые сообщить пациенту о наличии у того сифилиса в последней стадии.
– …обозначьте это словесно, у меня есть несколько подходящих заклинаний.
Видят все боги, беседовать о делах у них получалось явно лучше. Что же, это по крайней мере гарантировало определенные надежды на совместный допрос.
Пока господина Дервина аэп Маура конвоировали в допросную камеру, Шеала, в свою очередь, решила тоже уточнить некоторые моменты.
– Хочу еще раз предупредить – я никогда не занималась гоэтией, даже не пробовала. Могу не знать каких-либо практических нюансов, но с теорией ознакомлена в достаточной мере – в свое время это было условием для работы определенных подразделений в Риссберге. Относительно же ментальных вмешательств… – она замолкла, подбирая корректные слова, – скажем так, у меня достаточный опыт по вскрытию чужих сознаний, но, э-э, подопытные чаще всего оставались слегка… недовольны ощущениями. Поэтому, пожалуйста, трезво оцените силы нас обоих и делегируйте позицию ведущего тому, кто больше подходит на эту роль.
У господина дознавателя наверняка были еще не афишированные методы воздействия на подчиненную, и это, как она надеялась, могло послужить достаточной гарантией объективности подобной оценки и решения в целом.
Дервин аэп Маур выглядел плохо. Чародейка его очень хорошо понимала – но не могла практично не отметить тот факт, что после заточения ослабевшее сознание крайне положительно реагирует на попытки вмешательства.
– Давайте приступать. Дополнительно я буду высматривать всё, что имеет отношение к нашему варварскому Северу – думаю, даже косвенные упоминания могут стать неплохой зацепкой. Если тот, кого мы ищем, является моим коллегой по Риссбергу, его стиль будет узнаваемым даже в ничего не значащих мелочах.

Уж лучше бы господин дознаватель сделал… Потому что то, что происходило сейчас, было на порядок болезненнее – без подготовки принимать в себя чужую Силу, совершенно непривычный ритм заклинаний, незнакомые структуры оказалось чистой воды насилием над собственным сознанием. Словом, не сопротивляться было очень сложно. Но что она, магистр де Танкарвилль, могла сделать – уже согласившись на предприятие? Только попытаться расслабиться, совершить глубокий вдох, разжать побелевшие от напряжения пальцы и вернуть подобающее моменту лицо.
Тогда у него получилось, и хотя болезненность никуда не пропала, а заклятие при каждом движении разума покалывало свое слишком тесное вместилище, Шеала чувствовала себя… терпимо. Увереннее. Казалось бы, то, что продемонстрировал господин дознаватель, должно было вселить ровно противоположные чувства – но нет, пока этот человек находится на одной с ней стороне, у них есть какие-то шансы действительно докопаться до правды.
Чудовищам выгодно держаться друг друга. Как бы это ни было иногда неприятно.
– Хорошо. Держите.
Она никогда не имела дела с демонами. Не потому, что не могла, и не совсем потому, что все её коллеги буквально грезили о той власти и тех знаниях, которые они могли принести со своих планов, что, будем честны, сильно отвращало. Просто – считала, что ей с демонами нечего делить. Не стоит любить власть настолько, чтобы попасться ей – и демону, щедро её обещающему, – в рабство. Сейчас это могло стать гарантией того, что сущность, заключенная внутри, потратит прилично усилий, чтобы разыскать то, за что сможет её поймать и попытаться подчинить. Поэтому перспектива отправиться внутрь господина Дервина аэп Маура почти что не пугала.
Ну здравствуй, милый мальчик.
Наверху лежали смутные, смазанные воспоминания о заключении. Слишком – энергумен плохо воспринимал действительность, действовал и мыслил скорее механически. Мышечная память, только в отношении ментальности. Сущность, засевшая в нём, затаилась, но, подчинив носителя своей воле слишком сильно, не смогла спрятаться окончательно. Они посмотрели друг на друга – Шеала и демон, и, видимо, с одинаковым содроганием решили ближайшую минуту сделать вид, что ничего не заметили.
Точнее Шеала сделала вид, а сущность окружила её, подрагивая и нависнув в нерешительности. Тоже сканируя.
Эта минута дала чародейке возможность проникнуть глубже, слой за слоем, особо уже не церемонясь. Ничего не значащие воспоминания, страхи и чаяния обычного человека, приближенного ко двору, желание пробиться ближе к солнцу, деньги, Великое Солнце, торжественный прием, слава Императору, деньги.
Из опущенного уголка рта господина Дервина аэп Маура, окончательно утратившего сейчас даже остатки осознанности во взгляде, на грязный воротник потекла тонкая струйка слюны. С наслаждениями, словом, тоже как-то не вышло.
Глубже.
Она так и не поняла, что послужило триггером – позже, если выкарабкается, придется снова вступить в нечестивый союз с господином дознавателем и вдвоем просмотреть этот фрагмент воспоминаний, очень внимательно, каждый с точки зрения собственных знаний и опыта. Но сейчас об этом думалось плохо.
Её накрыло исподволь, но очень сильно, почти сладко и маняще – обещая, разумеется, освобождение от того, что ей настолько не нравилось. Избавление от подчинения и всяческих поводков, от жестокого Юга с его уж поистине варварскими, как бы это не отрицалось, привычками. Обещало Север, весь, целиком.
«Нет, неинтересно»
Юг?
Весь этот Юг, вместе с их Академией, незнакомой магией и уймой книг, с их прекрасной организацией и дисциплинированностью, и все эти господа маги-дознаватели – по струнке, внемлющие каждому…
Наверное, со стороны это выглядело забавно. Но объективность самокритики куда-то исчезла.

Что же, теперь стало понятно, почему дознаватели сходили с ума. Видения, обещаемые демоном, были слишком затягивающими и реалистичными, стервец знал, чем и как подцепить душу, которая наклонилась над этим его черным колодцем обещаний, подцепить и дернуть вниз, вглубь и в себя, чтобы взамен проникнуть и завладеть сознанием подчинившегося человека полностью и бесповоротно, изломать его, и, хохоча, завязать в узел.
И у него бы наверняка получилось, если бы не тот факт, что внутри неё уже кто-то был. Кто-то, кто совершенно не желал делить это её подчинение с кем-либо еще, без зазрения совести выдирая из многообещающей теплоты демонического присутствия, и распиная посреди этой перемежаемой серебряными вспышками черноты. Обманчивая мягкость золотистых обещаний отсюда уже казалась ничуть не лучше, хоть грубый рывок и был настолько сильным, что впору было кричать.
От агонии.
От проникновения.
От… воли?
Алая волна утопила её, обожгла тем невыносимым холодом, что, как говорят священники, таится где-то на самом дне того места, куда отправляются после смерти такие как они. Это было еще больнее, но – несусветное безумие – мука отрезвляет, вынуждает вспомнить, заставляет вцепиться в своего палача так сильно, как только возможно, поддаваясь и ответно проникая внутрь – тоже до крови и до боли.
Продолжай, серебряный господин, я выдержу.

Снаружи, в звенящей тишине, тяжело, конвульсивно и резко, дышал одержимый. Его всё еще потряхивало. Где-то в соседней части подземелья, капала вода. Очень тихо, но каждая капля отзывалась в виске неприятной пульсацией. За возвращение в себя пришлось заплатить очередной сенсорной перегрузкой и совершенно чудовищным спазмом. Впрочем, не самая высокая цена – за то, что она совершила ошибку, могущую стоить жизни.
Было в этом всём что-то еще. Что-то жуткое, о чем она предпочла не думать вовсе. Потому что жуткого в этом было ровно то, что…
Этот поводок, не просто стянувший, но еще и связавший, был настоящей ловушкой. Бороться с кем-то было не так уж сложно, а вот бороться с собой, не зная, истинно ли то, что там, внутри, происходит, или это наваждение и всего лишь эхо произошедшего – было дьявольски сложно.
Прижав ладони к лицу – даже тренированному рассудку сложно отвязаться от настолько сильных ощущений, – чародейка с трудом отозвалась:
– Терпимо. Я справлюсь, и вы тоже справитесь. Оно ведь… отвязалось от нас?
Возвращаться в то, что происходило мгновение назад, совершенно не хочется. Не только из-за демона, впрочем, но лучшим решением в текущей ситуации будет – хотя бы попытка успокоить дыхание и дрожь в пальцах. Возвращение к работе.
Видят все боги, хотелось просто сделать вид, что ничего не произошло. Но кровь на лице господина дознавателя вкупе с изрядно пошатнувшимся ментальным фоном – одним на двоих, вот же дьявол, – не дает ни забыть, ни сделать вид. Потому что она не знает, чье же это чувство вины, только её, или же общее.
Ловушка, насколько же чудовищная ловушка.
– Цель оправдывает средства, господин Кадваль. Для первого раза, полагаю, вышло неплохо. По крайней мере мы остались в здравом рассудке. – оценивающе посмотрев на Дервина аэп Маура, она поправилась: – оба. Думаю, стоит немного передохнуть и постараться рассмотреть, что же заставило эту тварь среагировать.
Положительные стороны – стоило постараться мыслить рационально, то есть от противного –  после всего произошедшего, тоже были. По крайней мере, эта мощная телепатия теперь, когда было с чем сравнивать, казалась вовсе не болезненной.

Шеала поглядывала на госпожу вдовствующую графиню ван Гельдерн с любопытством. В её присутствии следовало, пожалуй, невольно выровнять спину, пригладить волосы и поднять подбородок, до сотой доли дюйма выдерживая соответствующее его положение, требующееся от женщины достаточно благородного статуса.
Пусть и на поводке, сейчас это было не более чем ничего не значащей условностью. Собравшееся общество, так сказать, требовало.
Вообще говоря, оно довольно много требовало, вполне очевидно что у госпожи графини были совершенно особенные привилегии. Словом, незнакомый Юг на поверку оказался тем же самым старым добрым Севером, просто прикрытым красивой форменной иллюзией дисциплины, порядка, подчиненности идее и всеобщего равенства. Тем не менее, за одну только свою сокрушающую все стены позицию госпожа ван Гельдерн была достойна уважения. Вдобавок, графиня выглядела… так, едва ли чуточку постарше своего сына. Была не по-южному яркой, чем, опять-таки, привносила приятное разнообразие в  этот мир бледных служак.
То есть, вполне очевидно, была того же бесовского племени, что и сама Шеала.

Нет, ну надо же, какая разительная перемена. Дознавателя было почти что жалко, но его выражение лица – и моральное состояние в целом – ковирскую чародейку совершенно бессовестно веселило.  Настолько, что она даже простила госпоже графине пассаж про «девочку» – хоть и идентификация возрастной разницы всех присутствующих начала вызывать определенные затруднения, Шеала совершенно точно была уверена, что девочек здесь не было.
Нет, совершенно точно, факт того, что её собственные родичи уже лет… шестьдесят уже, пожалуй, грызлись исключительно посмертно и в пределах родового склепа, не мог не радовать. Как и то, что чародейка в её роду, по факту, была только одна. Потому что подобных отношений, еще и тянущихся множество десятилетий, она бы не выдержала, её маменька тоже была тем еще чудовищем.
Господин дознаватель, всего половину часа назад хладнокровно проводивший совершенно бесчеловечные опыты с демонами, людьми и собственным стальным сознанием, сейчас, кажется, желал только малодушно сбежать. Госпожа графиня явственно не собиралась давать ему и тени шанса на подобный милосердный выход.
Забавнейшее семейство. Лливедд ван Гельдерн, судя по своему положению тут, да и по тому, как бледнели при одном только упоминании её имени местные служащие, была, по меньшей мере, шефом подразделения, притом не самого последнего звена. А если уже размышлять о крайностях… Шеале она почему-то живо представилась, к примеру, Госпожой Главой Тайной Полиции лично его императорского величества. Или, допустим, Госпожой Верховным Дознавателем, держащей под каблуком не только сына-демонолога, но и добрую половину важных государственных мужей.
Словом, она однозначно вызывала симпатию.
Но чародейка всё же решила вступиться за… как это корректно было бы назвать? Напарника. Не потому, что вправду считала его положение уязвленным или, допустим, несправедливым – пусть разбираются сами, – но нестабильный и поврежденный ментальный фон грозил обернуться для них обоих полнейшим измождением, которое означало невозможность чертить любые схемы, а уж это, в свою очередь, могло привести к совершенно излишним размышлениям о… скажем так, личном. Перспектива была волнующей – но, пожалуй, в том числе от слова «так себе». Шеала не была к этому готова.
– Не терзайте его слишком сильно, леди ван Гельдерн. У Кадваля был очень сложный… э-э, допрос.
Все вопросы относительно поводка пришлось проглотить, не зная, что позволено говорить, а что является страшной государственной тайной – про которые госпожа графиня наверняка была осведомлена, но тем не менее – однако пассаж про «опять» она решила запомнить и отложить на потом. На случай, если возникнет нужда в парировании при опасном и колком разговоре.
Но ситуация её определенно веселила. Даже несмотря на то, что спектр тем, на которые госпожа графиня могла с ней поговорить, попахивал чем-то весьма, весьма мрачным.
– Что до меня, то я рада знакомству, – этикет тут не слишком же отличается от северного? Был неиллюзорный шанс попасть впросак, – и готова поучаствовать в любой занимательной беседе. После того, как мы разберемся с делами, а господин аэп Арфел умоется. А то, право слово, неприлично, еще могут подумать, что я его избиваю.
Плетями.

Господин дознаватель все же улучил возможность и малодушно смылся. Недалеко – двадцать шагов, – его присутствие ощущалось сквозь стену, улавливались обрывки эмоционального фона, но не больше.
Так что – вежливая улыбка, и:
– Не могу не согласиться.
Выдерживать двойной поток информации, особенно после пережитого, было сложно. В какой-то момент Шеала поняла, что беседа с леди Лливедд, в принципе, может свести её с ума побыстрее пытки молчанием, – вот прелесть, сейчас нужно было думать – но обошлось. Как-то у неё всё же вышло отрешиться от общей с господином дознавателем ментальной сферы и сосредоточиться на разговоре. Надо сказать, весьма занимательном – прежде всего тем, что в нем на первый взгляд не было ровным счетом ничего занимательного. Незначительные вещи, о которых принято беседовать при светском общении двух малознакомых людей, подпитанные схожим образом мышления, но не больше – однако цепкий светлый взгляд графини буравил похуже пыточного инструмента. В голову она, впрочем, очень вежливо не полезла. Шеала сочла это разрешением отмолчаться, по крайней мере в вопросах текущих демонических дел, понятия не имея, что этой женщине можно рассказывать, а что – нет. Конец поводка был совсем не у неё в руках, как бы графиня себя не позиционировала, и об этом вовсе не стоило забывать.
Что касалось остальных тем – госпожа ван Гельдерн была весьма неплохо осведомлена обо… всём. У них нашлись некоторые общие знакомые, некоторые общие темы интересов, и это было познавательно, в меру прохладно и достаточно располагающе. Пока речь не зашла о непосредственно Севере.
Потому что леди Лливедд также была очень хорошо осведомлена о делах неподконтрольных Империи территорий. И, судя по колкому взгляду, она прекрасно знала, кем является «женщина на поводке», и в каких делах на этом самом севере участвовала.
– Благодарю, – Шеала вежливо, одними только губами улыбнулась, – приму к сведению. 
Что же, это было весьма прозрачным предупреждением, какой бы информацией не владела госпожа графиня. Впрочем, у ковирской отшельницы было свое мнение на этот счёт, и – чем бы ни руководствовалась леди Лливедд в своих предупреждениях, – свои планы. Выбраться бы только из этих застенок Империи живьем, а дальше…
Вернувшись, господин дознаватель был невероятно, подозрительно благостен. Не иначе, задумал какую-либо гадость, и добро бы это не касалось её текущего жалования. Шеала внутренне передернулась и предпочла верить в то, что он попросту рад факту, что её сиятельство изволила закончить беседу, позабыв про материнские наставления, коих несомненно еще осталось немало. В принципе – понятно, почему.
– Не возводите напраслину, леди Лливедд была очаровательна. – искренне отозвалась чародейка. По крайней мере, беседа с госпожой графиней ощутимо сгладила впечатления от допроса, основательно так выбившего из колеи. И после этой беседы она даже стала вновь способна смотреть «коллеге» в глаза без любых посторонних мыслей. Почти.
В конечном итоге, он ведь её вытянул, да? Стоит быть благодарной. Прежде всего, за железную волю, которая, как известно, хорошим людям в большинстве случаев неподвластна. Следовательно, то, что господин аэп Арфел в душе является немного садистом, было явлением целиком и полностью нормальным и понятным. В конце концов, Шеала тоже не была хорошим человеком, и, будем честны, игрушками дело точно так же не ограничивалось. Так что, несмотря на все возникшие неловкости, они с господином дознавателем весьма схожи душевно.
Это-то и было плохо, да?
И, видят все боги, если у нее появится шанс, без насилия точно так же не обойдется.
– Наносите отметки со всей возможной точностью, выдерживая масштаб. Если там всё же есть система, если она будет похожа на что-то из того, что я видела на Севере, это быстро станет понятно. В этом случае мы, пожалуй, даже сможем приблизительно предугадать, где будут происходить следующие ритуалы. Было бы неплохо устроить засаду и поймать носителей на горячем. Если чародей в этот момент станет поддерживать с ними связь – это может стать неплохой зацепкой. Мозги мы ему не поджарим, но может удастся хотя бы дернуть за поводок.
Она и сама не знала, откуда в ней всё это взялось. Было ли виной то, что у неё в голове накрепко засел дознаватель с его крайне непростым мышлением, или же проявляли себя природные склонности к анализу и синтезу, но – занятие в чем-то начало приносить удовольствие, даже возник азарт – притом азарт хищника. Несмотря на её формальный статус жертвы обстоятельств.

– Зато я все поняла. – тоже вслух произнесла чародейка, раздраженно потирая висок и едва ли не шипя. Кто знал, что разъединение будет едва ли не более болезненным, чем, собственно, единение? – И я сейчас объясню, почему эти последовательности такие странные, а линии выглядят ломаными.
Вино кажется почти что неприятным, хотя раньше она его любила. И дело вовсе не в том, что в Империи не умеют его производить, в Империи умеют всё, просто…
– Эта печать – очень старая. Из тех, что были первыми.
Консультант на поводке осторожно отставляет стакан на стол, подальше от схем и карт. Сейчас в этом помещении разлито такое моральное напряжение, что воздух едва ли не потрескивает – и ровным счетом не ощущается никаких вкусов и запахов, ни усталости, ни голода. Это всё будет потом.
Хотя нет, голод есть, от него почти что трясет, причём обоих. Но он не имеет никакого отношения к бренным вопросам. Это – тяга все познать. Желание выяснить. Удовлетворение от выводов. Нечистая страсть к построению логических цепей.
– В свое время Идарран из Уливо достиг определенных успехов в… сфере изучения возможностей гоэтии. Его история наверняка вам известна, потому что он считается одним из первых гоэтов Севера. Но немногие в курсе, что после использований труда, навыков и знаний плановых тварей он не отпускал их, а вселял в человека. Или в животное. Исключительно ради исследовательских целей: он хотел посмотреть, что же с ними будет. А сейчас мы, вполне вероятно, имеем дело с магом-ренегатом, с подражателем, пестующим и наследующим стиль Идаррана, и, впрочем, не остановившимся на достигнутом им. Мне сложно предположить намерения – Шеала раздраженно дернула плечом, – это может быть всё, что угодно. Идарран превращал мелких тварей в инфернальных виев и гигантских аспидов. Что может сделать ренегат из обычных людей с помощью демона… или демонов? Дьявольской уймы демонов и других существ, выходящих прямиком из раскрытого плана и вселяющихся по его приказу во всех живых, кого они смогут поймать в пределах этой печати. Боюсь, здесь не ограничится одной только жизнью Его Величества – речь, пожалуй, идет о целом дворце, и даже о всей столице. А следовательно…
Логические выводы о том, что произойдет с Империей, буде из императорского дворца в город хлынет волна превращенных в нечто чудовищное придворных, господа дознаватели могли сделать сами. А потом, после этого события, несомненно, появится оппозиция в лице тех, кто наведет порядок. И под шумок уберет всех оставшихся в живых лояльных короне чародеев, да и вообще любого, кто имеет хоть каплю власти. Истерзанный ужасом народ это примет, и, мало того, будет носить своих спасителей на руках. А в историю инцидент, пожалуй, войдет как чудовищная гоэтическая эпоха императора Воориса, пригревшего на груди клубок ядовитых демонолюбивых змей.
Вот таких, как господин дознаватель, например.
– Это еще не все, у нас остались лишние точки. Всего несколько, но я могу предполагать, что подразумевается ещё одна печать, размещенная снаружи первой. Притом не имеющая ровно никакого отношения к гоэтии. Зато имеющая непосредственное отношение к Риссбергу.
Будь Кадваль здесь один, она бы ему просто показала, это бы избавило от некоторого количества неловкостей. Поскольку дознавателей было двое, пришлось демонстрировать, что, впрочем, неловкость могло только усугубить.
И очень сложно было удержаться от наставительной мысли о том, что одежду, в общем-то, можно не только срывать, а всего лишь вежливо попросить расстегнуть. Вот, например, для того, чтобы господа дознаватели полюбовались на ровный золотистый контур печати, расположенный чуть пониже ключиц.
– Она облегчает контролирующие чары. Не гарантирую, что ренегат размечает точно такую же, у этого символа есть несколько вариаций.
В свое время Шеала была очень рада наличию печати у себя на теле. Потому что иначе тот маневр с драконом бы не удался, и Филиппа бы победила. Сейчас же… да и сейчас расстраиваться было сложно. По крайней мере, печать еще могла послужить какому-нибудь полезному делу, пусть и опосредованно.

…а господин дознаватель ещё говорил что-то насчет принципиального различия печатей. Оказалось, что они вполне себе похожи, мало того - теоретически могут работать совместно. Чародейка долю мгновения задумчиво рассматривала узоры, серебряной сетью опутавшие руки нильфгаардца – оценивающе, - и понятия не имела, что маг с их помощью может сотворить. Но, пожалуй, прожект был интересным.
К ночи в голове едва ли осталось что-то, кроме ноющей пустоты. Разметка печатей вытащила все душевные силы, растущее раздражение нильфгаардца ничуть не добавляло уверенности, а темнота, опустившаяся на город, едва ли сулила облегчение.
Различие традиций проявлялось во всем. У имперцев были заклинания, структура которых ей бы даже в голову не пришла, они мало использовали магию в бытовых целях, намного реже использовали телепорты, а система субординации между друг другом ничем не отличалась от военной. В принципе, правильно, потому что избалованный магией рассудок начинает считать своего носителя чем-то вроде бога. Хлыст и муштра как нельзя лучше справляются с этой бедой – но Шеала всё равно порадовалась, что от неё не требовали всех этих прищелкиваний каблуком, странных жестов и подобострастного ужаса при виде начальства. Пока что.
Само её непосредственное начальство в данный момент, вопреки всему своему раздражению и усталости, проявляло удивительную доброжелательность, решив познакомить с чудесами местной кухни чуть посложнее сыра и хлеба. Предложенная пища отчетливо пахла цианистым калием, и только спустя мучительно напряженные несколько минут Шеала вспомнила, что тут, на юге, рос миндаль.
Надо же, миндаль – и в чесночный суп. Какое различие традиций. Но, в принципе, было съедобно, а большего ей и не требовалось. Светской беседы, пожалуй, тоже не требовалось, но это была и не совсем она. Потому что интерес - разлитый в воздухе, она почти что к этому привыкла, - был искренним.
Аккуратно отставив чашку - пиалу? - чародейка чуть прищурилась.
- А на Севере никто их и не делает. - если она будет слишком откровенно врать, он почувствует, так что приходилось виртуозно лавировать между умалчиванием и правдой. – Разработкой непосредственно печатей я занималась в Риссберге, в составе исследовательской группы. Долго думала, как их можно применять «в поле», без предварительной подготовки, но так ни к чему и не пришла. А спустя какое-то время познакомилась с одной вашей… коллегой, тоже испытывающей интерес к исследованиям. Она подсказала мне концепцию и метод, дальше всё было просто. Теперь я уже склонна думать, что она подсмотрела их у вас. Невероятно удобно в применении. Но, впрочем, вы же это и сами знаете.  - она слабо кивнула в сторону густой сети печатей, уходящей господину дознавателю под одежду. Теперь даже было интересно, он весь целиком… серебряный?
Подумав, чародейка тоже расстегнула мундир. Местные чародеи в своей форме, кажется, даже иногда спали, но к подобному она еще была не готова. Впрочем, за последние сутки произошло столько невозможных вещей, что, может быть, назавтра она будет славить Великое Солнце по ночам и не увидит в этом ровным счетом ничего странного.
Но это будет завтра. Максимум, на что она была способна сегодня - так это пролистать Ard Goethia, потерзав нильфгаардца вопросами. И даже речи уже не шло про анализ утренних допросов. Завтра, все завтра, сейчас она заслужила спокойный вечер.
- Так что ни в коей мере не могу развенчать ни один из стереотипов о северных чародейках. Я, кажется, слегка выпадаю из моды. В статистическом смысле этого термина. - Шеала слабо улыбнулась. - Благодарю за трапезу. Я могу воспользоваться вашей любезностью и все-таки просмотреть учебники? Обещаю сильно не мешать, можете заниматься своими делами. - ну зачем-то он ведь греет эту воду, да? - И… у вас не найдется снотворного зелья? Боюсь, отдых в текущих обстоятельствах нуждается в дополнительных стимуляторах.

Когда госпожа Лливедд днём вскользь спросила её, что носят северяне под мундирами – Шеала не ответила. Попросту потому что понятия не имела, этот вопрос ее уже очень давно не интересовал. Как и, собственно, носители мундиров, а так же кунтушей, дублетов и прочих извергаемых современной модой вещей, потому что в определенном возрасте уже начинаешь понимать, что это все долго, скучно и чаще всего разочаровывающе, однообразно безрезультатно. Словом, процессы, происходящие в алхимических тиглях, колебания Силы и магические структуры её будоражили на порядок сильнее. Чем, собственно, ковирская отшельница и заслужила репутацию крайне… странной особы. Нелюдимой и испытывающей презрение к большинству окружающих. Этому было вполне закономерное объяснение – большинство окружающих были чересчур  предсказуемы, и это тоже было слишком скучно.
Сейчас, после этого долгого дня, даже рассчитывая на передышку и очень тщательно ведя себя послушно и изображая нормального человека, она все равно была готова к… всякому. Много чего можно ожидать от господина дознавателя. Того, что и вправду её к чему-нибудь привяжет, ну просто за то, что посмела цедить яд в присутствии госпожи вдовствующей графини – при этом, безусловно, доброжелательно улыбаясь и вежливо извинившись за доставленные неудобства. Того, что, улучив удобный момент, прижмёт ее к стенке и покажет клыки, уточняя некоторые нюансы пребывания северянки в его собственном доме. В Империи. Заодно любезно вопрошая, неужели там, на Севере, действительно так принято себя вести, и ещё вдогонку поцедив какое-то количество яда – и на этот случай у Шеалы тоже было припасено несколько методов. Упаси все боги, никакого воздействия на самого господина дознавателя, она отлично помнила про поводок и то, что с ней случится при попытке несанкционированного воздействия. И лишение Силы в этом случае, пожалуй, было меньшим из зол. Методы эти, честно сказать, не были самыми… конвенционными с точки зрения социальных договоров, но в текущих обстоятельствах, с настолько странными участниками этих самых обстоятельств, уже ничто не могло выглядеть  слишком нездоровым.
И когда нильфгаардец вернулся, она, пролистав уже большую часть “Общей теории призыва” и начав “Построение печатей” – бедные мальчики, хотя до Стаммельфорда автору, конечно, было далеко, – была готова. Готова в том числе сбежать, воспользовавшись радушно предложенным методом отдыха и радушно теплой купальней. Но господин дознаватель на удивление благостно обосновался в собственной кровати, и она, поколебавшись, все-таки решила сначала закончить главу.
Видимо, зря.
Вообще говоря, среди чародеев этот прием был распространен. Телепатировать симпатичной тебе коллеге что-то о сжимающихся на простыне пальцах – нечто вроде вежливого приглашения прогуляться. Сделать мысленный комплимент удачному платью, лебединой шее со сверкающими на ней бриллиантами – правила хорошего тона при условии телепатической беседы. К такому она была привычна и такое её совсем не трогало.
Но сейчас…
Печати, структуры и символы перед мысленным взором, кажется, дрожат. И – дьявол, она же не железная, вопреки всей своей репутации, и приходится вчитываться в абзац уже в третий раз.
Печати, печати, чертовы печати.
Потому что, вполне закономерно, она не была здесь единственной странной особой с нездоровыми наклонностями. И – с едва ощутимым сожалением – едва ли теперь удастся закончить эту главу. Хотя стоило, из исключительного упрямства, попытаться.
Мысль о том, что следует все-таки сбежать, не стоит и ломаного гроша – если сейчас и требуется вода, то совершенно определенно ледяная, а все на этом проклятом юге слишком горячее.
серебряные печати
Приходится смириться и подчеркнуто северным жестом потушить свет. Да, зрение здесь давно уже никого не интересует, но все равно, заалевшие скулы – совсем не то, чем принято хвастаться в подобном возрасте.
Спокойной ночи
Она тоже не умеет сплетать Силу мягко, её Сила колюче острая – да, на севере их затачивают, – и её Сила может укусить в ответ. И обязательно укусит, только дай возможность и повод.
Просто потому что я тоже могу.
И, нет, никакой крови, уволь. Драгоценности выглядят на порядок лучше – кроваво-черные рубины, гранаты в золотой сети, и больше ничего. Я настаиваю.
Потому что если ты, господин дознаватель, не будешь учитывать мое мнение, то мне тоже придется тебя наказать. О, нет, никакой цепи и плетей – я попросту стану очень, очень податливой. Послушной. Пассивной и апатичной, не предоставляя ровным счетом никакой пользы, кроме необходимой для собственного выживания.
Тебе понравится такая игра?